Перед моего Land Rover разбит всмятку, но, похоже, это только косметический ущерб, поскольку машина заводится сразу.
Меня так и подмывало опять въехать в ворота и наорать на ту чокнутую бабу за то, что она сбила нас с пути, но я этого не сделал. Чарли хватает и тех неприятностей, которые обрушил на нее ее отец.
Я спокойно доезжаю на своей машине до дома Чарли и жду ее в начале подъездной дороги, как мы и договорились. И пишу ей на телефон, чтобы сообщить, что я приехал на другой машине.
Я начинаю перебирать в голове теории, пока дожидаюсь ее. У меня никак не получается найти объяснение тому, что с нами происходит, и единственные варианты, которые приходят мне в голову, носят фантастический характер.
Все это нелепо.
Я записываю эти предположения, когда пассажирская дверь открывается. Вместе с Чарли в машину проникает ветер, и мне ужасно хочется притянуть ее к себе. Ее волосы влажны, и она переоделась.
– Привет.
– Привет, – отзывается она и застегивает ремень безопасности. – Что ты писал?
Я протягиваю ей блокнот и ручку, затем задом выезжаю с ее подъездной дороги.
Она начинает читать мои заметки.
И, дочитав их, говорит:
– Все это не имеет смысла, Сайлас. Вечером перед тем, как все это началось, мы поссорились и расстались. А на следующий день потеряли память, и оказалось, что мы помним только какие-то обрывки вроде содержания прочитанных нами книг или умения фотографировать. Затем это повторяется с нами целую неделю, после чего ты вдруг не теряешь память, а я теряю ее опять. – Она ставит ноги на сиденье и начинает постукивать ручкой по блокноту. – Что мы упускаем? Должно же быть какое-то объяснение. У меня нет никаких воспоминаний о том, что происходило до сегодняшнего утра, так что же такое произошло вчера, что ты
Я не отвечаю, обдумывая ее вопросы. Мы все время исходили из предположения, что во всем этом виноваты другие. Мы думали, что к этому причастна Креветка, что к этому причастна ее мать. Какое-то время я хотел обвинить в этом отца Чарли. Но, возможно, дело тут не в других людях, а в нас самих.
Мы доезжаем до моего дома, так и не приблизившись к истине.
Она так же далека от нас, как была сегодня утром. Как три дня назад. Как на прошлой неделе.
– Давай пройдем через заднюю дверь на тот случай, если мои родители еще не спят. – Нам сейчас совсем ни к чему, чтобы они увидели, как я веду Чарли в мою спальню, чтобы провести там ночь. Если войти через заднюю дверь, нам не придется проходить мимо кабинета моего отца.
Она не заперта, и я вхожу первым. Затем, видя, что вокруг никого нет, беру Чарли за руку и быстро пробегаю с ней по дому и вверх по лестнице, пока не добегаем до моей спальни. К тому времени, как я закрываю за нами дверь и запираю ее, мы оба тяжело дышим. Чарли смеется и падает на мою кровать.
– Это было прикольно, – говорит она. – Я готова поспорить, что мы делали это и прежде.
Она садится и, улыбаясь, откидывает волосы, упавшие ей на лицо. И начинает осматривать мою комнату глазами, видящими ее впервые. И меня вдруг охватывает то же самое чувство, которое я испытал в отеле вчера вечером, когда она заснула в моих объятиях. Чувство, что я готов пойти на все что угодно, лишь бы вспомнить, каково это – любить ее.
Не в этом ли дело?
Глядя на меня, Чарли замечает, что в моей голове что-то происходит. Она вскидывает голову и пододвигается к краю кровати.
– Ты что-то вспомнил?
Я сижу рядом с кроватью на вращающемся кресле за моим письменным столом и в ответ поворачиваюсь к ней, беру ее руки в свои и сжимаю их.
– Нет. Но… кажется, у меня есть теория.
Она выпрямляется.
– Какая теория?
Наверное, когда я произнесу это вслух, это будет звучать еще более бредово, чем сейчас, когда эта мысль вертится только в моей голове.
– В общем… возможно, это прозвучит глупо, но вчера вечером… когда мы были в отеле…
Она кивает, делая мне знак продолжать.