Никогда, никогда

Какого черта? Первое предложение совсем не такое, как я ожидал. Хотя я не знаю, что я ожидал прочесть.

Вы никого не узнаете, даже самих себя. Пожалуйста, не поддавайтесь панике и дочитайте это письмо до конца.

Вообще-то сейчас уже поздновато для того, чтобы не поддаваться панике.

Мы точно не знаем, что с нами случилось, но боимся, что если мы не напишем об этом, то это, возможно, произойдет снова. По крайней мере, записав все это на бумаге и оставив ее в нескольких местах, мы будем более готовы, если это и впрямь случится вновь.

На следующих страницах вы найдете всю информацию, которая нам известна. Возможно, она вам как-то поможет.

Чарли и Сайлас.

Я перелистываю страницу не сразу. Я роняю листки на колени и закрываю лицо руками. И тру его, тру. Смотрю в зеркало заднего вида и тут же отвожу взгляд, когда не узнаю глаз, которые глядят на меня из зеркала.

Этого не может быть.

Я зажмуриваю глаза и сжимаю пальцами переносицу. И жду, когда проснусь. Это сон, и мне надо проснуться.

Мимо проезжает машина, на мое ветровое стекло снова плещет вода. Я смотрю, как она стекает вниз и исчезает под капотом.

Нет, это не сон. Все это слишком живо, ярко, слишком детально, чтобы быть сном. Сновидения отрывочны, и действие в них не течет непрерывно, как это происходит сейчас.

Я снова беру листки и с каждым предложением чувствую, что читать мне становится все труднее и труднее. Мои руки трясутся все больше. Мои мысли несутся вскачь, когда я читаю следующую страницу. Я узнаю, что Сайлас это точно мое имя и что Чарли – это на самом деле имя девушки. Может, она и есть та девушка, которая пропала? Я продолжаю читать, хотя и не могу отбросить недоверие и просто принять то, что читаю. И не понимаю, почему я отказываюсь поверить в это, ведь все то, что я читаю, полностью согласуется с тем фактом, что у меня нет об этом никаких воспоминаний. Но если я отброшу недоверие, если поверю, то тем самым признаю, что это возможно. Что я только что потерял память четвертый раз подряд.

Мое дыхание прерывистое, как дождь, барабанящий по крыше моей машины. Я хватаюсь левой рукой за шею и стискиваю ее, читая последний абзац. Который я, похоже, написал всего около десяти минут назад.

Вчера вечером Чарли села в такси на Бурбон-стрит, и с тех пор ее никто не видел. Она не знает об этом письме. Найди ее. Это первое, что ты должен сделать. Пожалуйста.

* * *

Последние несколько слов в этом письме написаны почти неразборчивым почерком, как будто, когда я писал его, у меня уже почти не было времени. Я кладу письмо на сиденье, обдумывая все то, что только что узнал. Информация вертится в моей голове быстрее, чем мое сердце бьется в груди. Я чувствую, что у меня начинается то ли паническая атака, то ли нервный срыв. Я обеими руками сжимаю руль и глубоко дышу через нос. Не знаю, откуда мне известно, что это должно оказывать успокаивающий эффект. Поначалу это, кажется, не работает, но я сижу так несколько минут, думая обо всем том, что я только что узнал. Бурбон-стрит, Чарли, мой брат, Креветка, гадание по картам таро, татуировки, моя страсть к фотографии. Почему ничто из этого не кажется мне знакомым? Должно быть, это какая-то шутка. Должно быть, это относится к кому-то другому. Я не могу быть Сайласом. Если бы я был Сайласом, я бы чувствовал себя им. Я бы не ощущал эту полную отстраненность от того человека, которым я вроде бы должен быть.

Я снова беру свой телефон и открываю приложение камеры, подаюсь вперед и стягиваю с себя рубашку, так, что она оказывается у меня на голове. Затем завожу телефон за спину, делаю снимок, снова надеваю рубашку и смотрю на экран.

Жемчуг.

Моя татуировка и впрямь изображает нитку черного жемчуга, как и сказано в письме.

– Черт, – шепчу я, смотря на фото.

Мой живот. Кажется, сейчас меня…

Я едва успеваю открыть дверь машины. И все, что я съел на завтрак, оказывается на земле у моих ног. Моя одежда мокнет, пока я стою, ожидая, когда меня вырвет снова. Удостоверившись, что из меня все уже вышло, я возвращаюсь в машину.

Я смотрю на часы и вижу, что они показывают 11.11 утра.

Я все еще не знаю, чему верить, но чем больше проходит времени без единого воспоминания, тем более мною завладевает мысль о том, что у меня, возможно, остается всего сорок семь часов с небольшим, прежде чем это случится опять.