Николай Анциферов. «Такова наша жизнь в письмах». Письма родным и друзьям (1900–1950-е годы)

Дорогой Гогушка!

От тебя нет отклика на мое длинное письмо — отчет о летних месяцах (Ленинград, Дубулты). Я был бы в большой тревоге, если бы «дедушка» Гриша не успокоил меня, показав твое письмо от 21 июля. После завтра я и Софья Александровна едем в свое Дарьино.

Я получил на службе право месяц работать дома, не посещая Музей. Завтра еду к гомеопату. Хочу сделать еще попытку без помощи Мефистофеля вернуть себе молодость. Он (т. е. доктор) обещает смягчить мой склероз. Все мои немощи от склероза. За этот месяц я должен написать свою работу о «рассказе неизвестного человека» Чехова[1123]. Осенью возьму месяц без сохранения содержания для лечения в санатории (литфонд обещал мне даровую путевку, вернее, предложил). Если и это не поможет, уйду на покой. Благо и Софья Александровна получит пенсию. Ее племянница Таня вернулась из путешествия по восточной Германии, а Лёля Ротберг (жена Гейнике) из Норвегии, обе в восторге. Я получил из Иностранной Комиссии уведомление, что Моравиа не забыл меня, уделил большое место моим книгам в своей статье, напечатанной в журнале «Экспрессо»[1124]. Получил также свою книжку «Херцен», напечатанную в Белграде[1125].

Три раза был у Григория Михайловича. Я рад, что он серьезно лечится. И вообще принялся, как я, за себя. Привет вашему квартету.

Твой НА.

18 августа 1956 г. Жаворонки

Милый, дорогой мой Гогус!

В Дарьино мне привезли сразу несколько писем, и среди них от тебя и от Евгении Савельевны. Вот выдержка: «Татьяну Спиридоновну я сразу полюбила, мальчики мне оба понравились, сами по себе очень хорошие, с большим запасом нежности, глубоких и добрых чувств». Во как! и далее: «Хорошо, что у них есть такая чуткая, внимательная мать». О тебе она пишет с большой симпатией. Но я не могу догадаться, о чем же вы много спорили. Какой редкий она человек. От болезни она уже оправилась. «Все прошло. Осталась слабость. Видно, судьба еще немножко пожить. Пусть так. Не протестую, хотя к смерти отношусь спокойно и, сказала бы, доброжелательно. Что же это: „bene veniat soror mea Mors“?»

Часто думаю о тебе и грызу себя, что не могу тебе помогать. Очень связал меня кооператив — новая квартира. Софья Александровна уже ремонтировала нашу мебель, переобила ее и спит и видит нашу тихую, спокойную, уединенную жизнь. Мне и самому жалко проститься со старой квартирой и кое с кем из соседей, с Арбатом и арбатскими переулками наших вечерних прогулок. Когда переедем, опишу тебе в точности новую квартиру.

Относительно музея пока еще не решил. И хочется свободы, и жаль бросать работу, а особенно коллектив. Много хороших, особенно из молодежи. Я тебе писал, что по возвращении из Дарьино пойду к Федину и Паустовскому говорить о возможности печатания и переиздания моих трудов. Кроме того, надо посоветоваться касательно пенсии, т. к. писатели будут распределены по категориям. Ина славен солнцу, ина луне, и звезды розенствуют во славе[1126]. Я не солнце, и не луна, и не звезда 1^ой величины, но не хотелось бы мне оказаться каким-нибудь Алкором в созвездии Медведицы, едва различимым простым глазом[1127].

Журнал «Иностранная литература» заказал мне статью «Герцен и Гарибальди»[1128]. Работал я в Дарьине с утра до 2 часов, работал с увлечением. Вижу, еще могу писать научные статьи, и приободрился, вообще чувствую себя крепче и бодрее.

Софья Александровна готовит, стирает и много гуляет, читает, очень довольна жизнью здесь и с ужасом думает о возвращении в квартиру.

Не могу скрыть от тебя, что меня волнует и здоровье Татьяны Спиридоновны, и успехи мальчиков. Хорошо, что «надоело плохо учиться». А что думает о будущем Павлуша? Ведь спорт не может же быть его профессией. Умоляю тебя, не мучь их моими мемуарами, а то они невзлюбят меня.

Перерывы непростительны. Ты же можешь и сам написать на открытке несколько слов. Я тебе, помнится, писал, что Иван Михайлович, Татьяна Борисовна и ты объединены у меня одним признаком. Никто из моих близких, из моих друзей не жил так и моей жизнью, не дорожил так не только мною, но и моим. Их уже нет, ты остался. Спасибо тебе за твою любовь. Она очень много для меня значит.

Привет Татьяне Спиридоновне и мальчикам.

Твой НАнц.

Марок нет. Достал склеенную. Приклеил вареньем. Вдруг упадет!

Новую квартиру я тебе опишу с развеской фото, картин, расположением мебели и т. д. В квартире балкон.

28 сентября 1956 г. Москва

Дорогой мой Гогушка!