Николай Анциферов. «Такова наша жизнь в письмах». Письма родным и друзьям (1900–1950-е годы)

Но к делу. Получил весть о Танюше новую и снимки с нее и с моей Таточки. Чудесная девочка, хорошо говорит по-русски. Ходит в школу и больше всего любит сказки Андерсена. Она похожа и на мать, и на бабушку, т. е. Татьяну Николаевну. Расскажи о Татьяне Николаевне своей Тане. И вот осуществилась моя 15^ти-летняя мечта, я мог написать ей большое письмо. С выдержкой из дневника ее матери. Тогда, в 1913 году, она еще не могла примириться с мыслью о смерти, хотя уже понимала, что и смерть часть единого. Bene venias soror mea mors[1090]. «Ну а я не доросла. Дорастут дети. Дети, дорогие мои дети. Мой дневник для вас. Не ему, не Коле я его отдаю. У него перед глазами наша жизнь более полная, чем ее слабое отражение в дневнике. Вы будете его судьями, не своей матери, а судьями нового поколения над старым. Что говорит доктор — у меня мало сил. Их хватит, хватит. Я безумно счастлива, я вдохновенно счастлива». Далее я цитировал: «Я не умру прежде, чем они дозреют. Все недоразвившееся во мне, подавленное, несовершившееся — все исполнится в них. В них я разовьюсь до себя…». И из другого места. «Я на них надеюсь, на детей, на них так ясна печать истинности и полноты нашего союза. И с ней они не погибнут». Эти последние мысли тебе знакомы, это из писем жены Герцена, но это так созвучно Татьяне Николаевне!

Я сообщил Танюше, что завещал спасенные в Москве от пожара в Детском Селе тетради дневника передать в Публичную Библиотеку Ленинграда, куда уже передал том моих воспоминаний. Затем я писал о Светике и привел выдержку из его последнего письма к нам, полного бодрости и заботы о нашем душевном состоянии. В письмо авио-заказное вложу фотографии Светика, мои, Софьи Александровны и Мишеньки. Ну вот на сегодня satis[1091]. О кооперативе напишу следующий раз, успокаивая тебя и оправдывая себя.

Привет Татьяне Спиридоновне и Павлуше.

Твой НАн

Тетя Аня жива[1092].

14 мая 1956 г. Москва

Дорогой мой Гогус! Очень радуюсь, что у тебя побывала Лёля. Она зашла ко мне, но неудачно. У меня был вечер старых друзей. Была Таня Навашина, Саша Попов, Танечка Руденко, это все знакомые и друзья Татьяны Николаевны[1093]. Лёля посидела недолго и ушла, обещав зайти на следующий день, если состояние здоровья Невежиной, у которой Лёля остановилась, позволит ей зайти[1094]. Всё же Лёля успела сказать, что ты и вся твоя семья произвели на нее очень хорошее впечатление.

На днях я получил письмо от Евгении Савельевны. Она пишет, что также собирается побывать у Вас. Как я рад за тебя.

Был у Григория Михайловича. Он попенял, что я писал о злоупотреблении им спиртными напитками (шутливо). Грустно, что он все слабеет. У него нет энергии ни писать тебе, ни позвонить просто по телефону Николая Николаевича, от которого я узнал, что у него есть основание надеяться, что его примут в Институт истории Академии наук. На днях Президент ее Несмеянов[1095] на докладе в активе академиков сказал, что гуманитарные науки у нас в упадке, что наших ученых надо перевоспитать, что они привыкли танцевать вокруг цитат, а науку двигать разучились.

На днях был в опере, «Франческа да Римини» Рахманинова, впечатление очень сильное[1096]. Похожа на реквием (местами). От Танюши все еще нет ответа. Привет всем твоим.

Твой НАнц

2 июня 1956 г. Москва

Дорогой мой Гогус!

Наконец-то письмо от тебя! Спасибо Алеше. Что же Павлуша испортил себе лето? Но это полбеды. Мальчик он умный, а вперед не смотрит. Пора понять, что он уже в том возрасте, когда закладывают фундамент не только лета, а всей жизни. Пишу спешно. Еду в Музей — сдавать комиссии «Французская революция XVIII века». У нас выставка фондов: книг, графики, рукописей — французских. А вечером — в Ленинград. Пушкинская сессия[1097]. А писать нужно о многом. Я получил чудесный ответ от Танюши и письмецо от ее Таточки. Даже плакал (от умиления).