Николай Анциферов. «Такова наша жизнь в письмах». Письма родным и друзьям (1900–1950-е годы)

Милая, милая моя Сонюшка, и еще письмо от тебя! Но в нем было и огорчение: в ответ на твое первое письмо я послал два письма. Одно в самодельном конверте, другое — на хорошей бумаге в настоящем конверте. Которое из них получила ты? Первое было очень приподнятое, с «лирическим беспорядком». Во втором я написал много. Я объяснил тебе фразу свою из первых двух писем: «Устраивай свою жизнь независимо от меня». Изменился ли я? Изменил ли я себе? Нет. Но жизнь изменилась. И в отношении тебя я могу сказать то, что мы с Татьяной Николаевной не могли сказать друг другу.

Где была и куда ты идешь,
Бедный друг, не спрошу я любя
Только имя свое назовешь —
Молча к сердцу прижму я тебя[380]

.

Я знаю, что Иван Михайлович и Татьяна Борисовна одобрили бы меня теперь. Они меня все же в этом не понимали до конца. Но я боюсь, что в письме трудно все это объяснить, и потому прошу тебя, если мои слова эти были тебе неприятны — простить меня. В том письме я еще успокаивал тебя относительно своего душевного состояния, что в самых тяжелых положениях я могу от внешнего толчка (и от внутреннего) найти в душе тишину. И я описал, как во время этапа я в окошечко, замерзшее, где дыханием была сделана дырочка (знаешь, как в трамвае), я увидал прибайкальские горы с хвойным темным лесом на блещущих снегах и какое-то темно-лиловое небо, и я почти физически ощутил звуки песни Сольвейг. И вот она — тишина! Все это во мне хранится.

Но теперь я живу все же твоими письмами. Если их не будет, буду искать другую опору внутри себя. А теперь она у меня есть. И я жду новых и новых. В последнем письме ты вкратце описала эту зиму без меня. О себе могу сообщить. Первое время я очень надеялся на освобождение. Казалось, все вело к нему. Но потом сменился следователь. Меня перевели 4‐го в Таганку, где было много хуже. 21‐го я был взят на этап. Так что следователь мой сказал тебе правду, что я в конце ноября был здоров и был еще в Москве. 4‐го февраля мы прибыли в Ружино, где нам был объявлен приговор. С тех пор я на общих работах в различных колоннах 19‐го отделения. Денег я не получал. Из телеграмм получил первую. Посылки получил все четыре в цельности и сохранности. Письма получил все.

Ты пишешь, что для тебя отправка посылки — целое событие, сближающее тебя со мною. Ну хорошо, попрошу тебя побаловать меня 1) мятными пряниками, 2) еще раз пектусином[381], 3) лимоном. Сегодня я все вспоминал, как ты пришла ко мне в ночь на субботу, чтоб успокоить меня. Как я тогда тебя любил! Я эту минуту вспоминаю часто. В прошлой открытке я написал тебе, что я переживаю как бы новую весну нашей любви. Неужели для тебя не поддержка, что ты мне теперь даешь такую радость. Люблю, люблю тебя.

Твой Коля.

24 апреля 1938 г. Лесозаводск

Здравствуй, моя жена, дай мне свою руку и давай присядем на наши места. Ты сядешь в старое кресло, обтянутое кожей, — я в угол дивана. Мне хочется оглянуться и посмотреть, как выглядит все кругом без меня. Во мраке вспыхивает свеча… но освещает она лишь небольшую часть комнаты. Я различаю на прежнем месте диван, как будто черный резной шкаф и где-то вблизи письменный стол и кресло, на котором с коврика посматривает старый норвежский рыбак. Далее я уже совсем не различаю: где пианино (как, Сонюшка, я любил, когда ты играла нам!). Твой шкаф, твоя кровать, обеденный столик, буфет и т. д. Опиши мне нашу комнату, какая она теперь. А вот я вижу, что ты одна в ней, сидишь склонив голову. Тебе грустно. И мне так хочется подойти к тебе и провести тихо по твоей прекрасной головке рукой, а потом наклониться и поцеловать тебя и сказать только одно в утешение, одно, что я могу сказать: «Я люблю тебя».

В Таганке, когда я надеялся на суд (он мне был обещан), я все ждал, что увижу тебя издали, в толпе. Мне говорили бывавшие на суде, что это возможно. И ты взглянешь на меня, и взоры наши встретятся. Но вот меня повели бриться, и я увидел себя в зеркале — и я уже не хотел, чтобы ты увидала меня. Теперь я выгляжу лучше. Движения, и чистый воздух, и лучшее питание подправили меня.

Вспоминаю сегодня день 2‐го Мая прошлого года, когда мы ездили с тобой за город (я забыл название этого места). Но помню: склоны холма, овраги, первую зелень (Prima vera[382]). И чудесное чувство ранней весны и праздника. Со мной был томик Тургенева. Мы собирали с тобой первые цветы. А ведь нет еще и года, как все это было, когда я жил сегодняшним днем. Очень хочется сегодня получить от тебя письмо.

Теперь немножко о делах. Все жду от тебя известья о получении доверенности. В Детское не высылай все сразу. Говорят, что нам на днях выдадут кое-что из присланных денег. Пришли на всякий случай нитроглицерина, но только, если сможешь, приложи рецепт. Пришли, если не раскуплены, дешевые книжечки из сочинений Пушкина.

Целую тебя, Сонюшка, милая, милая.

Твой Коля.

8 мая 1938 г. Лесозаводск