Деньги мне здесь бесполезны. О том, что мне нужно в посылке, я тебе писал. Но ты меня не балуй ими. Мне и минимум хорош. Пришли только две пачки махорки[367]
, не пугайся, это не для себя. Но это большая ценность, и я рад буду потчевать товарищей по бараку. Пойми, что кулек сахару мне такая же радость, как шоколад на воле. Трать минимум. Посылку мне привезут сегодня или завтра (денег еще нет), и я боюсь, что испорчу желудок. Меня недавно угостили кусочком сала размером с <кусочек> пиленого сахара, вполне свежего, и меня уже мутило, так я отвык от всего. Но у меня есть одна съедобная мечта — это сгущенное молоко. Очень нуждаюсь в бумаге. Тогда пришлю заявление прокурору г-да Москвы. Но было бы лучше, если бы подала от себя.Что делается на свете — не знаем, но писать тебе ни о чем газетном не нужно. Директору[368]
скажи, что мне прочли его отзыв обо мне и я был очень тронут. Это был словно хвалебный некролог, рисующий меня с самой лучшей стороны как политического, общественного и научного человека. Я едва не прослезился.Сонюшка, хочу жить тобою, пиши о себе. Помнишь, как в вагоне ты рассказывала мне о жизни на даче у Кончаловских. Мне было так хорошо слушать тебя, а тебе почему-то показалось, что я невнимателен. Мне бы очень хотелось, чтобы ты побывала в Пушкине в течение этого года. Почему я так волновался о детях, когда-нибудь объясню.
Целую мою Сонюшку.
Письма можешь писать любых размеров.
Дорогая моя, любимая Сонюшка, только перечел все твои письма, это единственное мое чтение, и нахожусь в приподнятом состоянии духа. Твоя любовь ко мне остается для меня загадкой радостной, но неразрешимой. А писем от тебя уже давно нет. Уже 4 почты без письма мне, еще недавно вызывавшего общую зависть. А как я жду этот час, когда в барак придет пом. по труду и начнет читать фамилии по конвертам. Какое напряженное внимание, и сколько глаз следят за губами, и сколько ушей ловят свое имя.
Последние дни чувствую себя бодрее. Идет весна, весна — которая приносила нам с тобой так много! Кончились метели. Снег потемнелый почти всюду сошел. Уссури вскрылась. Сегодня я не на работе. Вчера некоторые из нас снимали даже рубашки — так греет уссурийское солнце! На общих работах ввиду сниженной нормы мне лучше, чем в канцелярии. Мне нравится работать бригадой, отношение товарищей ко мне хорошее, работа на чистом воздухе, и голова свободна: могу думать о тебе без вреда работе. Конечно, если бы меня использовали по одной из моих специальностей — было бы во многих отношениях лучше, но работать где-нибудь в канцелярии — это хуже. У меня все же есть надежда, что через несколько месяцев, м. б. через полгода, меня используют как специалиста.
Ты спрашиваешь меня, есть ли хорошие люди близ меня. Нет, Сонюшка. За все это время я не встретил никого, с кем бы мне хотелось сблизиться. Только в Бутырках два дня, перед моей перекидкой в Таганку к нам привели юношу, который мне очень понравился. Но эта встреча была совершенно мимолетной. С ним я мог поговорить и о поэзии, и об искусстве[369]
. Все остальные: интеллигенты, рабочие, колхозники — мне остались чужды. Я одинок, но одиночество меня нисколько не тяготит. Вероятно, это потому, что я остался там, с вами, а здесь одна тень. Тем не менее, повторяю, ко мне относятся хорошо, и никто со мной не был груб, а кое-кто был внимателен и помогал в нужде. За это время в тишине ночной камеры или же при колеблющемся свете печурки в нашей темной теплушке во время этапа я выслушал много рассказов различных людей о своем прошлом. Передо мной прошли картины деревень, заводов, школ, романы и семейные драмы, война, плен, революция. Я чувствовал, что в этих рассказах быль переплеталась с вымыслом, но все они были искренни и часто походили на исповеди: я слушал и думал, думал. Как моя жизнь и жизнь моего круга не похожа на все слышанное мною. И глаза у меня раскрывались шире, и я даже готов был поставить перед собой вопрос — если бы я это все знал раньше, захотел бы я иметь детей. Вероятно, я бы ответил все же утвердительно, но в этом было бы много боли и страха перед жизнью. Я жизнь провел на вершинах гор, где снега чисты и где много лазури. Здесь, в лагере, все рассказы кончились. Разговоры о норме и о пайке.