Николай Бенуа. Из Петербурга в Милан с театром в сердце

Все пятеро выживших детей в период террора, сопутствовавшего Французской революции, покинули Францию: двое перебрались в более безопасную Англию, один уехал в далекую Индию, а старшего и младшего сыновей судьба занесла в Россию. От младшего из сыновей по имени Луи-Жюль (полное имя: Louis-Jules-Cesar-Auguste; 1770–1822) ведет свой род династия русских Бенуа. Его старший брат Анн-Франсуа (Anne Francois; 1761–1835) уехал в Россию еще раньше, там в 1795 г. женился на Мари-Жан-Мелани Бодар (Marie Jeanne Melanie Bodart; 1771–1835), семья которой, вероятно, была из тех же мест, что и Бенуа, и через несколько лет покинул Санкт-Петербург, переехав в Лондон, а затем в Париж. Данных о смерти Анн-Франсуа нет в публикациях, но всё же В. Л. Новикова-Нава отыскала свидетельство о смерти Анн-Франсуа Бенуа от 10 февраля 1835 г. в архиве городка Ливри-Гарган департамента Сен-Дени (Livry-Gargan, Seine Saint-Denis) (см. с. 31).

До отъезда в Россию сначала Анн-Франсуа, а затем и Луи-Жюль (в 1783 г.) поступили в обучение ремеслу кондитера в дом герцога де Монморанси. В воспоминаниях А. Бенуа отмечается, что «когда в начале революции герцог эмигрировал, оба брата Бенуа последовали за ним сначала в Брюссель, а затем и в Льеж»[32]. Расставшись с герцогом Монморанси «в 1793 г., Луи-Жюль перешел на службу в качестве повара к посланнику Пруссии, а последний в 1794 г. взял его с собой в Петербург. Здесь Луи-Жюль перешел на службу в аристократические русские дома, к Голицыным, а затем к Нарышкиным, и лишь в 1808 г. был удостоен места придворного метрдотеля, которое и занимал до 1822 г.»[33]

В первые свои годы в России Луи-Жюль успел застать правление императора Павла I. Император весьма благосклонно относился к французам, любил их остроумие и юмор, даже если шутки были грубы, серьезно увлекался французской литературой, был щедр к актерам, художникам и музыкантам. Вообще русские дворяне относились к французским эмигрантам довольно благодушно. Как пишет Казимир Валишевский: «Сразу после Революции эти люди, быть может, зачинщики, ответственные за катастрофу, и в то же время ее жертвы, принимали в глазах современников совершенно другой облик. Помимо того, что в бедности и изгнании они сохраняли некоторые свои свойства, создавшие их престиж и обаяние, […] помимо того, что их несчастье создало им новый ореол, дало поводы к состраданию, самые их пороки, недостатки и все их смешные стороны, — всё это оказало, по крайней мере на аристократию приютившей их страны, самое сильное влияние заимствованной с Запада цивилизации»[34].

После трагической смерти императора в 1801 г. Луи-Жюль остался при дворе вдовствующей императрицы в должности придворного личного повара (officier de boche). Мария Федоровна была к нему благосклонна. Потеряв в 1796 г. своего верного и преданного советчика, французского книголюба Лафермьера[35], она вполне нашла ему замену в лице другого элегантного француза, кулинара Бенуа…

В 1796 г. императрица родила третьего сына — будущего императора Николая I, а через 7 лет у Луи-Жюля родился сын, тоже получивший имя Николай. Императрица настолько благоволила своему подданному, что вызвалась стать крестной матерью его сыну[36].

Придворного француза Луи-Жюля для удобства обращения переименовали на русский лад в Леонтия. Решив остепениться, он выбрал себе супругу среди немецких переселенцев. Ему приглянулась дочь медника из Ганновера Екатерина Гроппе, постепенно сделавшая из ветреного француза почтенного отца зажиточного семейства. Теперь к нему обращались не иначе как «Леонтий Николаевич». Умер он вполне еще не старым, в возрасте 52 лет, в 1822 г., во время эпидемии оспы, можно сказать, что виной тому стала его собственная неосторожность[37].

Рано оставшись без кормильца, многодетная вдова (всего у пары родилось семнадцать детей, но не все они дожили до взрослого возраста) Екатерина Андреевна Бенуа-Гроппе обратилась за милостью к императрице, и та взяла детей на казенное содержание, а любимчика, крестника Николая, отправила учиться в Академию художеств на полный пансион.

За пять лет до своей трагической смерти Леонтий Николаевич обращался к художнику Оливье с просьбой написать семейный портрет его с супругой и детьми. Это могло быть как оплаченным заказом, так и ответом на оказанную услугу или даже просто проявлением уважения художника по отношению к соотечественнику, сумевшему «выбиться в люди» при российском дворе. В любом случае семейный портрет страдал серьезными огрехами в композиции и пропорциях. Персонажи были расставлены и рассажены настолько хаотично, что даже в самом семействе Бенуа подшучивали над картиной. Но какова бы ни была художественная ценность этого семейного портрета, историческая и культурологическая его важность — бесспорна.

Оливье. Портрет семьи Бенуа, ок. 1816 г.

Государственный Русский музей, Санкт-Петербург