Николай Ежов и советские спецслужбы

Что ж, мысль о том, что Ежов на самом деле – вредитель и его дни – сочтены, все более укоренялась в обществе, хотя никаких видимых признаков грядущей опалы еще не было. Что же касается предположения о том, что репрессии внутри страны вызваны деятельностью внешних врагов – происками белой эмиграции, то ее анекдотичность видна из утверждения о том, что в вермахте много русских эмигрантов. На самом деле русских эмигрантов как в вермахте, так и в СС в 1938 году можно было пересчитать по пальцам. Единственный же генерал вермахта из русских эмигрантов, Б.А. Смысловский-Хольмстен, был произведен в генеральский чин только в последние дни Второй мировой войны. Никакого влияния ни на правительства, ни на армии европейских стран русская эмиграция, что белая, что социалистическая, никогда не оказывала. Просто Вернадский, как и другие советские интеллигенты, все пытался найти рациональное объяснение разворачивающейся кампании репрессий, отказываясь верить в то, что она инициирована лично Сталиным лишь с целью укрепления собственной единоличной власти и подготовки к будущей войне.

О процессе правотроцкистского блока писатель Исаак Бабель, которому вскоре суждено было стать жертвой начатого против Ежова дела, согласно донесению агента-осведомителя НКВД, отозвался следующим образом: «Чудовищный процесс. Он чудовищен страшной ограниченностью, принижением всех проблем. Бухарин пытался, очевидно, поставить процесс на теоретическую высоту, ему не дали. Бухарину, Рыкову, Раковскому, Розенгольцу нарочито подобраны грязные преступники, охранники, шпионы вроде Шаранговича, о деятельности которого в Белоруссии мне рассказывали страшные вещи: исключал, провоцировал и т. д. Раковский, да, он сын помещика, но ведь он отдал все деньги для революции. Они умрут, убежденные в гибели представляемого ими течения и вместе с тем в гибели коммунистической революции, – ведь Троцкий убедил их в том, что победа Сталина означает гибель революции…

Советская власть держится только идеологией. Если бы не было идеологии, десять лет тому назад все было бы окончено. Идеология дала исполнить приговор над Каменевым и Зиновьевым. Люди привыкают к арестам, как к погоде. Ужасает покорность партийцев, интеллигенции к мысли оказаться за решеткой. Все это является характерной чертой государственного режима. На опыте реализации январского пленума ЦК мы видим, что получается другое, чем то, что говорится в резолюциях. Надо, чтобы несколько человек исторического масштаба были бы во главе страны. Впрочем, где их взять, никого уже нет. Нужны люди, имеющие прочный опыт международной политики, их нет. Был Раковский – человек большого диапазона…»[179]

Академик Владимир Иванович Вернадский 18 июня 1941 года, в 5-ю годовщину смерти Горького, записал в дневнике, вспомнив в связи с этим процесс «правотроцкистского блока»: «Смерть Горького 18 июня 1936 года. В убийстве его тогда никого не подозревали. Это «открылось» позже и жертвами оказались Левин и Плетнев – которые «сознались» во время процесса. Уже во время процесса мне показалась подозрительной роль Ежова, помощника Ягоды – грубо-глупым рассказом об обоях его помещения. Левин, который был врачом Кремля, друг Я.В. Самойлова (ученика В.И. Вернадского. – Б.С.), и который в конце XIX века лечил нашу семью, мягкий и честный человек, когда его пришли арестовывать, позвонил Ежову; тот ему сказал, чтобы он не беспокоился и т[ому] п[одобное]. В 1941 (г.) в пятилетие смерти Горького об этом «убийстве» никто ни в «Правде», ни в «Известиях», ни в «Лит[ературной] газете» не говорил. Только Ярославский в своей статье об этом довольно глухо упоминает»[180]. На самом деле этот мини-юбилей был освещен довольно подробно в советской прессе. В статье Е.М. Ярославского в «Известиях» говорилось: «Враги народа не могли простить Горькому его славы, его преданности пролетарскому делу, его беззаветной решимости отдать все свои силы в борьбе за победу коммунизма. Нашлись изверги, сократившие жизнь Горького, отнявшие у нас эту прекрасную жизнь». А в передовой статье «Правды» от 18. VI. 1941 года утверждалось: «Враги народа, страшившиеся разящей силы Горького жестоко ненавидели его. С помощью коварных наемных убийц они оборвали его жизнь. Подлость и гнусность этого злодейства неописуемы».

После февральско-мартовского (1937) пленума стали арестовывать и членов ЦК, никогда не принадлежавших к какой-либо оппозиции. С 1 января по 1 июля 1937 года из ВКП(б) было исключено 20 500 членов, в большинстве своем – старых большевиков[181].