Николай Грозный. Блеск и величие дворянской России

Нахимов перечеркнул этот план. В Синопском сражении погибло более 3 тыс. неприятелей, вся их эскадра, береговые батареи. На обломках кораблей и в воде насобирали 200 пленных – в том числе командующего эскадрой Осман-пашу. Наши потери составили 37 погибших и 233 раненых. От пожаров сильно пострадал город, и русские помогали тушить его, хотя в общем хаосе и пламени что-то сделать было уже невозможно. Через 2 дня наши корабли снялись с якоря и 22 ноября триумфально вернулись в Севастополь. Царь высоко оценил выдающуюся победу, все участники сражения были награждены годовым окладом жалованья, многие нижние чины – Георгиевскими Крестами, офицеры – орденами.

Но в это же время, летом и осенью 1853 г., французская пропаганда нагнетала все более воинственные и русофобские настроения. А британские газеты дружно прекратили нападки на Наполеона III. Напротив, превращали его в глазах обывателя в выдающуюся и позитивную фигуру. Расхваливали и Абдул-Меджида как личность «прогрессивную», поборника «демократических» реформ. «Дейли Ньюс» внушала, что христиане в Османской империи пользуются большей религиозной свободой, чем в православной России. И как раз после Синопской победы вся Европа буквально взорвалась злобой к России. Во лжи пресса не стеснялась, битву окрестила «Синопской резней». Преподносилось, будто русские разгромили чуть ли не мирный город, перебили множество беззащитных турок (кстати, реальные подобные факты в ходе Опиумной войны западную «общественность» никогда не волновали).

Добавились до кучи и все прежние сплетни про русских. Кавказ, Польша, Венгрия, агрессивные планы, угроза всей «цивилизации». В этой антироссийской вакханалии объединился весь спектр политических партий и течений. Маркс и Энгельс начали нападки одними из первых, еще раньше, чем «правые», объявляя «реакционную» Россию главным препятствием для победы социализма в Европе. Энгельс доказывал, что даже турецкий султан в данном случае заслуживает безусловной поддержки, так как «субъективно реакционная сила может во внешней политике выполнять объективно революционную миссию». Спикер британского парламента Рассел взывал: «Надо вырвать клыки у медведя!». А лондонская «Таймс» вопила: «Хорошо бы вернуть Россию к обработке внутренних земель, загнать московитов вглубь лесов и степей».

Конечно же, такая обработка общественного сознания была не случайной. 22 декабря английская и французская эскадры вошли в Черное море – вместе со свежими силами османского флота. Командующие этих эскадр известили российские власти, что имеют приказ ограждать от нападений турецкие суда и порты. Их недоуменно запросили, в чем же будет заключаться «ограждение»? Ответили: не только защищать турок от атак с моря, но и помогать им снабжать свои порты, препятствовать свободному плаванию русских кораблей. Это был уже не нейтралитет! Турки могли под британским и французским прикрытием перевозить войска, готовить десанты, а русских заставляли сидеть на своих базах.

17 января 1854 г. Наполеон III предъявил России ультиматум – вывести войска из Дунайских княжеств и начать мирные переговоры с султаном. Предъявил только от лица Франции, но англичане больше не скрывали, что действуют вместе. Царь ультиматум отверг и прервал отношения с обеими державами. Уезжающему британскому послу Сеймуру он сказал: «Может быть, я надену траур по русскому флоту, но никогда не буду носить траур по русской чести». Николай Павлович обратился к Австрии и Пруссии. Предлагал им в случае европейской войны соблюдать нейтралитет, «поддержанный оружием».

Но к ним обратились и Англия с Францией, приглашали в союз. Вена и Берлин пока уклонились и от царских, и от западных предложений. Хотя подписали отдельный тайный договор. Он предусматривал – если русские не уйдут в скором времени из Валахии и Молдавии, Австрия и Пруссия потребуют этого. В случае отказа предпримут давление вплоть до военных действий. Такое же давление, вплоть до войны, намечалось еще в двух случаях – если русские захотят присоединить Дунайские княжества и… если перейдут Балканы. И опять загадка. Ведомство Нессельроде имело отличные связи в Вене и Берлине. Почему же оно «прозевало» договор и не известило царя? Николай Павлович до сих пор пребывал в уверенности, что Австрия, обязанная ему спасением, находится на его стороне.