Николай Гумилев

Допустим, что он только «играл в символизм», и все бредовые видения, перемешанные с описаниями фрагментов каких-то инициаций, оргий, ритуальных совокуплений и т. п., которые встречаются в его ранней поэзии не результаты личного пережитого «мистического опыта», а изложение проработанных им книг по черной магии и оккультизму (вспомним, ведь в гумилевской поэме четко сказано, что лично он — не святотатствовал). Однако заинтересованное и, главное, сочувственное чтение подобной литературы неизбежно ставит любопытствующего в чрезвычайно опасную личную близость к источнику зла. По крайней мере, существует огромная опасность мысленного греха — не менее страшная, нежели опасность греха действенного, вспомним: «…всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем» (Мф. 5: 28). То, что подобные переживания мысленного греха были знакомы Гумилеву, мы можем утверждать, вспомнив яркую картину схожего психологического состояния героя стихотворения «В библиотеке» (1909):

Мне нынче труден мой урок.
Куда от странной грезы деться?
Я отыскал сейчас цветок
В процессе древнем Жиль де Реца.

Изрезан сетью бледных жил,
Сухой, но тайно благовонный…
Его наверно положил
Сюда какой-нибудь влюбленный.

Еще от алых женских губ
Его пылали жарко щеки,
Но взор очей уже был туп
И мысли холодно-жестоки.

И, верно, дьявольская страсть
В душе вставала, словно пенье,
Что дар любви, цветок, увясть
Был брошен в книге преступленья.

Помимо того, существует прямое свидетельство О. Л. Делла-Вос-Кардовской, согласно которому гумилевские «занятия по оккультизму» (см. письмо к В. Я. Брюсову от 24 марта 1907 г.) все-таки не ограничивались только чтением соответствующей литературы и «размышлениями о нем», но и выливались в некие действия. О. Л. Делла-Вос-Кардовская, автор известного портрета Гумилева «со шляпой и орхидеей», встречавшаяся с Гумилевым уже после Парижа в Царском Селе, вспоминает, что он «однажды, очень серьезно рассказывал о своей попытке вместе с несколькими сорбоннскими студентами увидеть дьявола. Для этого нужно было пройти через ряд испытаний — читать каббалистические книги, ничего не есть в продолжение нескольких дней, а затем в назначенный день выпить какой-то напиток. После этого должен был показаться дьявол, с которым можно было вступить в беседу. Все товарищи очень быстро бросили эту затею. Лишь один Н. С. проделал все до конца и действительно видел в полутемной комнате какую-то смутную фигуру…»

«Нам, — игриво добавляет Кардовская, — эти рассказы казались очень забавными и чисто гимназическими» (см.: Жизнь Николая Гумилева. Л., 1991. С. 31–32). Оптимизму и жизнерадостности Ольги Людвиговны можно только позавидовать, хотя, с другой стороны, подобная реакция слушательницы служит косвенным доказательством того, что данный рассказ либо вымысел Гумилева, либо речь шла о каком-либо мистическом эксперименте, менее содержательном, чем «серьезная» черная магия, или, тем более, — черная месса. В противном случае даже беглое объяснение, о каких «испытаниях, постах и напитках» идет речь, вряд ли позволило бы Кардовской с такой легкостью отнести все это к «гимназическим шалостям».