Вообще на подарки и знаки внимания артистам и авторам, пишущим для театра, Николай Павлович не скупился. Хорошо знавший свою театральную среду артист вспоминал: «Государь поощрял мастеров, доказательством тому служат неоднократные пособия Гоголю, драгоценные подарки всем авторам, писавшим для сцены: Кукольнику, Полевому, Каратыгину, Григорьеву, а Полевому он, ввиду его стесненного положения, пожаловал пенсию… Однажды, встретив Каратыгина и Григорьева, поклонился им в пояс, сказавши: «Напишите что-нибудь порядочное» (слыхал от П. И. Григорьева)… Во время болезни Дюра он прислал к нему своего доктора. Узнав о плохом здоровье Максимова, приказал его отправить лечиться на счет дирекции за границу»{1252}
. Артист П. А. Каратыгин упоминает о трех бриллиантовых перстнях (распространенная в то время форма оплаты литературного труда) за сочиненные им водевили: «Знакомые незнакомцы» (1830), «Ложа 1-го яруса» (1838), «1-е июля в Петергофе» (1839){1253}. Существенным было и Положение от 13 августа 1833 года, по которому артистам императорских театров стали выплачивать пенсии из Кабинетских денег{1254}. В то же время задержки в выплате зарплаты по несколько месяцев считались обычным делом. Социальный статус артистов, как уже говорилось, повысился с распространением на них в конце 30-х годов, в зависимости от выслуги лет, звания почетных граждан. А после выступления в Петербурге в 1837–1842 годах знаменитой балерины Марии Тальони, которая ввела танец на пуантах, публика стала подносить артистам цветы, а балеринам аплодировать, причем это делали не только мужчины, но и дамы, что раньше считалось непозволительным. Правда, «хлопомания» еще долго осуждалась, а жизнь артистов под управлением чиновников и директора императорских театров, бывшего гвардейского офицера А. М. Гедеонова, несмотря на «отеческое» отношение императора, оставалась тяжелой.Значительные изменения претерпел не только театральный быт, но и репертуар театров. Уже к середине 30-х годов над всеми другими жанрами стал преобладать водевиль[10]
, возникший во Франции и получивший в начале века общеевропейское распространение. Собственно, это был прообраз будущей оперетты. Водевили нравились массовому зрителю, хотя, по мнению строгих критиков, например, В. Г. Белинского, «водевиль — прекрасная вещь только на французском языке, на французской сцене, при игре французских актеров»{1255}. Водевили привнесли в театр новые сюжеты и детали обыденной повседневной жизни, приблизили постановки к рядовому зрителю, которому импонировала их естественность. Это ценил и Николай Павлович, которому нравились многие водевили, хотя мнение о преобладании у него интереса именно к этому жанру спорно.Вспоминая о летних непритязательных спектаклях, P. М. Зотов отмечает, что Николай Павлович был «очень невзыскателен в литературном отношении»{1256}
. В частности, ему нравился водевиль П. Г. Григорьева 2-го «Филатка и Мирошка соперники, или Четыре жениха и одна невеста», который в представлении В. Г. Белинского был синонимом «мещанской», или «слезной», комедии, хотя и имеющей право на постановку наряду с такими шедеврами, как «Горе от ума» и «Ревизор»{1257}. Именно в водевиле «Филатка и Мирошка», пишет P. М. Зотов, «Воротников своею игрою доставлял ему (императору. —