Николай I

Другим немцем, доставшимся Николаю Павловичу от предшествующего царствования, был министр финансов Егор Францевич Канкрин (1823–1844), сын заведующего соляным делом, которого Екатерина II пригласила из Ганау (Гессена). А. И. Рибопьер писал, что Канкрин не любит ни Россию, ни русских, и добавлял при этом: «…говорят, что он по происхождению еврей»^{523}. Когда требовалось, он говорил по-русски, хотя и на ломаном языке^{524}. Он был образованным экономистом, из тех, которые считали, что «упорядочение финансов и прочное обоснование народного богатства всегда должны корениться в народном благосостоянии»^{525}. Его экономия вошла в пословицу. Рассказывали, как однажды на Пасху он поднес Николаю Павловичу большое яйцо, наполненное золотыми монетами, изготовленными из обрезков, оставшихся после чеканки на монетном дворе. С тех пор эти обрезки также стали использовать^{526}. Министр финансов был врагом новых налогов, займов, он выступал против излишних расходов, составляя иногда оппозицию самому Николаю Павловичу, даже когда речь заходила об ассигнованиях на армию. Император так отзывался о нем: «А то, бывало, придет ко мне Канкрин в туфлях, греет у камина спину и на всякое мое слово говорит: «Нельзя Ваше Величество, никак нельзя!»^{527}. Баварский дипломат позднее писал о нем: «Он… довел покровительственную таможенную систему, введенную для поощрения отечественной промышленности, до чудовищных размеров»^{528}. Во время его министерства таможенный доход по империи вырос на 250 %. К его заслугам относили также бездефицитный бюджет, которого он добился жестким сокращением расходов, а также дальнейшим развитием питейно-откупной системы.

Поощряемый и подталкиваемый Николаем I, министр финансов провел в 1839–1843 годах так называемую «реформу Канкрина», связанную с преодолением девальвации ассигнаций и переводом денежной системы на серебряный монометаллизм. Он был противником железных дорог и излишней образованности народа и полагал, что «крепостная зависимость — это вовсе не самое худшее еще положение, в какое может попасть человек»^{529}. По поводу разногласий между ним и Николаем I американский историк У. Пинтнер писал, что по некоторым важным вопросам Е. Ф. Канкрин был побежден царем. Но это не было конфликтом между консервативным министром и прогрессивным политиком: «Возможно, более правильно понять это как конфликт поколений между сравнительно молодым правителем, более осведомленным о происходящих в мире переменах и о необходимости для России сделать некоторые соответствующие исправления, и старым бюрократом… который не понимал, что политика, которая обеспечивала стабильность в прошлом, может привести к серьезным проблемам, если не к полному крушению государства, в том случае, если она будет продолжаться бесконечно»^{530}.

Преемником Е. Ф. Канкрина стал Ф. П. Вронченко (1844–1852), который не имел «ни одного из тех качеств, какие необходимы в занимаемой им должности». По выражению Оттона де Брэ, его познания были «познаниями сборщика податей»^{531}. То же можно было бы сказать и о министре П. Ф. Броке (1852–1858). Независимо от личных качеств министров политика в области финансов носила консервативный характер и в первую очередь исходила из интересов государственного бюджета. За это время численность армии и флота возросла почти на 40 %, а ежегодные расходы на их содержание — на 70 %^{532}.

Министерство Императорского двора в течение почти всего царствования Николая I, с 1826 по 1852 год, возглавлял князь (с 1834 года светлейший князь), генерал-фельдмаршал (с 1850) и генерал-адъютант (с 1801) Петр Михайлович Волконский. Начальник Главного штаба при Александре I, он в связи с конфликтом с А. А. Аракчеевым попал в 1823 году в немилость, но был вновь возвышен Николаем I. У него было характерное прозвище «Prince de pierre» («Каменный князь»)^{533}. Многие современники, в частности А. С. Пушкин, у которого министр отказался купить для двора бронзовую статую Екатерины II, иронизировали над его бережливостью. Но, как заметил М. А. Корф, «он скупился не на свои, а на царские деньги»^{534}. Преодолев в 1845–1846 годах тяжелую болезнь, «он был бодр телом и духом», понимал все с полуслова, был «холоден, как воплощенный опыт». Но и он «знал свою страсть — часы, карманные, столовые, стенные и прочие»^{535}. В качестве учредителя Военно-топографического депо, в ведении которого находилась литографическая мастерская, он составил солидную библиотеку с коллекцией рисунков, гравюр и литографий. Это у его жены, статс-дамы Софьи Григорьевны Волконской, с осени 1836 года снимал свою последнюю квартиру А. С. Пушкин (Мойка, 12). Современники сожалели, что П. М. Волконский не оставил мемуаров. Впрочем, какие-то дневники, как свидетельствуют отрывки о таганрогском периоде жизни Александра I, князь все же вел.