Николай Коняев. Два лица Власова.

раз, пора привыкнуть.

Опять басит кто–то оттуда:

— Ну, мы так легко не отдадим. Мы тоже соображаем, научились… Беседуем так довольно долго.

Пить захотелось мне невмоготу, все–таки не говорить, а кричать приходится.

— Ну, что ж, братцы, — говорю, — до свиданья, пойду выпить чего–нибудь, горло пересохло, да вам

отдохнуть пора.

С той стороны голос:

— Чего ж уходить–то, вот тебе речка рядом, напейся, да еще потолкуем.

Дилемма стоит передо мной трудная. Речка — вот она, действительно рядом, да чтоб дойти до нее,

нужно совсем вылезти и стать во весь рост. А ночь лунная, на сто метров кругом видно, как днем. А

до них рукой подать. Страшно стало. А черт их знает, двинет какой–нибудь из автомата — прощай,

пропагандист Боженко, не будет больше разговоров ночных вести!.. Опять же, может быть, за это

время какое–нибудь начальство к ним подползло, тогда они не стрелять не могут… С другой стороны,

я только что говорил о братстве нашем, об общей нашей судьбе, о необходимости доверия друг к

другу. Не выйду — некрасиво получится. Подумают, что разговор только на словах был. Быстро надо

это сообразить — задержка производит тоже нехорошее впечатление… Решился я. Перекрестился и

вылезаю: будь что будет. Пристально смотрю в ту сторону, их не видно, в окопе сидят. Тихонько

спускаюсь к реке. Пить уже мне совсем расхотелось. Нагибаюсь, булькаю руками в воде и иду

обратно. Тут самый страшный момент наступил. Повернулся к ним спиной и чувствую — большая

она у меня такая, и если выстрелят, не могут не попасть… Не выстрелили. Добрался я до своего

укрытия, залез обратно — как две горы с плеч свалились. «Спасибо, говорю, ребята». — «На

здоровье!» — кричат оттуда… Потом смена им пришла. Они что–то пошушукались, слышу, другие

голоса отвечают. Так я в ту ночь до утра домой и не уходил, все разговаривали…

Тут не так уж и важно, была ли эта история на самом деле или она придумана.

Мысли, что «кончать нам трудно. Не верим друг другу. Сговориться никак не можем5»; прозрения,

что «разговоров много о том, что перемены будут большие после войны, послабление будет дано. А

я, говорю, братцы, не верю в это. И все мы здесь не верим. Да и вы не верите. Сейчас, говорю,

обещают, а потом, когда оружие сдадите, ничего не дадут. Надували уж не раз, пора привыкнуть…» —

не придуманы… [293]

Они ошеломительны и несокрушимы именно в силу своей простоты.

Прежние чекисты троцкистко–ленинского закала не воспринимали такой правды, потому что у них

была своя правда — местечковая правда интернационала.

Но после погромов и чисток, произведенных Иосифом Виссарионовичем, после реабилитации

русского патриотизма недобитые последователи Троцкого, Ягоды и Ежова затаились, а на места, еще

недавно занятые интернационалом русофобов, пришли люди, простодушно пытающиеся соединить

между собою интернационализм и патриотизм, идеи Ленина и любовь к Родине…

Разумеется, им и в голову не приходило, что надо вырабатывать «свой условный, кодовый,

«задушевный» русский разговор, понятный только нам», о котором писал генерал Филатов, но они

слышали этот разговор, допрашивая Власова и его сподвижников, знакомясь с программой и

идеологией власовского движения.

Ни понять, ни принять эту идеологию им, воспитанным на ленинизме–сталинизме, не

представлялось возможным, но использовать ее несокрушимую правду в качестве оружия для

партийной борьбы хотелось.

И такое ощущение, что и не следствие шло тогда в Лефортове, а изучалось новое и тайное оружие.

Само же следствие — никто и ничего не скрывал — было завершено, как мы видели по донесениям

Абакумова, действительно в гораздо более сжатые сроки.

Уже на последней стадии следствия, когда был окончательно укомплектован экипаж борцов за

освобождение народов России к процедуре повешения, решено было не проводить в Октябрьском

зале Дома союзов открытый судебный процесс.

23 июля 1946 года заседание Политбюро ЦК ВКП(6) приняло решение: «1. Судить Военной

коллегией Верховного суда СССР руководителей созданного немцами «Комитета освобождения

народов России»: Власова, Малышкина, Трухина, Жиленкова и других активных власовцев в

количестве 12 человек.

2. Дело власовцев заслушать в закрытом судебном заседании под председательством генерал- полковника юстиции Ульриха, без участия сторон (прокурора и адвоката).

3. Всех обвиняемых в соответствии с пунктом 1–м Указа Президиума Верховного Совета СССР от 19

апреля 1943 года осудить к смертной казни через повешение и приговор привести в исполнение в

условиях тюрьмы.

4. Ход судебного разбирательства в печати не освещать.

По окончании процесса опубликовать в газетах в разделе «Хроника» сообщение о состоявшемся

процессе, приговоре суда и приведении его в исполнение.

Судебный процесс начать во вторник 30 июля с.г.». [294]

Глава третья

Заметим попутно, если говорить о выработке «задушевного» русского разговора, то надо признать,

что именно власовское движение заложило его основы. И не Власовым, не его сподвижниками было

сделано это, а теми русскими судьбами, которые достались им…

Антона Ивановича Деникина трудно обвинить в сочувствии к власовцам.