В том потайном языке интернационалистов, который был навязан России, он — белый, а Власов —
красный.
Они враги.
И вот Антон Иванович в 1946 году как бы прозревает…
Он сбрасывает навешенные нашими интернационалистами шоры и начинает говорить на
«задушевном» русском языке.
Доказательство этому — письма, написанные Деникиным в начале 1946 года…
«Ваше превосходительство, — пишет он генералу Эйзенхауэру. — Я знаю, что имеются «Ялтинские
параграфы», но ведь существует еще, хотя и попираемая ныне, традиция свободных демократических
выборов — Право Убежища.
Существует еще и воинская этика, не допускающая насилия даже над побежденным врагом.
Существует, наконец, христианская мораль, обязывающая к справедливости и милосердию. Я
обращаюсь к Вам, Ваше Превосходительство, как солдат к солдату и надеюсь, что голос мой будет
услышан».
Скоро Антон Иванович получил ответ от американцев.
«Политика Соединенных Штатов в отношении СССР требует от военных властей Соединенных
Штатов содействия репатриации советских граждан, которые пожелают быть репатриируемы. В
отношении тех, кто не желает возвращаться в Советский Союз, политика нашего правительства
состоит в том, чтобы не употреблять силы в принуждении к репатриации, за исключением тех
случаев, когда данный индивидуум был одновременно фактическим гражданином в границах
Советского Союза к 1–му сентября 1939 г. и подходит под одну из следующих категорий:
1. Был взят в плен в германской форме.
2. Был чином советских вооруженных сил к 22 июня 1941 г. и не был ими от службы освобожден.
3. Был, на основании серьезных доказательств, сотрудником врага, добровольно ему помогавшим и
его поддерживавшим.
Политика нашего правительства установлена после долгого и тщательного взвешивания всех этих
факторов, и Армия должна выполнять ее как можно лучше». [295]
Такое ощущение, что это и не человек писал, а проскрипела в ответ мертвая машина.
Деникин обратился тогда к американскому сенатору Артуру Вандербергу.
«…Сотни тысяч человек «дисплейсд персоне» сидят в лагерях оккупированной Германии и Италии.
Эти люди лишены самых элементарных человеческих прав на свободу и вольный труд, т.е. на то, за
что столетиями боролось человечество.
И среди этих обездоленных самые несчастные — русские, ибо грозит выдача советской власти, с
необыкновенным, зловещим упорством добивающейся этой «репатриации»…
Пресса касалась этого вопроса не раз, в официальных докладах он освещен вполне. И Вы знаете,
конечно, о тех кошмарных драмах, которые разыгрались в лагерях Дахау и Платтлингс, когда
американские солдаты силою волокли упиравшихся, обезумевших от ужаса, обливающихся кровью
русских пленных, которые бросались под колеса грузовиков, перерезывали себе горло и вены,
старались воткнуть себе в грудь штык американского солдата — только бы избежать «возврата на
родину»… Эти страшные страницы стали уже достоянием истории, и, думаю, их никогда не забудут
участники — ветераны США.
Я знаю, что оправданием у творивших это дело служат Ялтинские договоры… Но подобный торг
человеческими душами не может быть оправдан никакими политическими договорами. Ибо есть
нечто превыше политики — христианская мораль, достоинство и честь человека.
Массовые выдачи в последнее время прекратились, но в небольшом числе советской власти все еще
удается добывать свои жертвы. Как она с ними поступает, также хорошо известно. Путем
невероятных усилий отдельным репатриированным удалось вырваться обратно из лагерей СССР, и
они поведали о всем пережитом на страницах печати. Эта быль так страшна, что иностранцам все
еще трудно в нее поверить. А тем временем русские люди, сидящие за проволокой лагерей, в
приютах Красного Креста или на частных квартирах в зоне американской оккупации, живут в
постоянном смертельном страхе, ожидая выдач их Советам.
Все эти люди — мужчины, женщины, дети, старики, — чувствующие себя как на краю пропасти,
перенесли такие лишения, такие страдания, что, если бы описать все, ими пережитое, получилась бы
небывало жуткая книга человеческой скорби…
Господин Вандерберг, помогите своим влиянием и авторитетным словом этим замученным людям,
никакого преступления не совершившим, желающим работать на любом поприще, только бы жить,
мыслить и умереть свободными.
Один русский религиозный мыслитель сказал недавно, что «человеческая [296] совесть больна»… От
болезни можно ведь выздороветь, только смерть безнадежна.
Помогите же тем, кто верит в человеческую совесть».
Эти письма — диалог…
Диалог живого человека с государственной машиной. Антону Ивановичу Деникину не удалось
добиться спасения власовцев, но это и не могло удасться.
Нелепо напоминать машине о больной человеческой совести. У машины нет совести…
Не удавалось и Власову объяснить то, что требовали от него объяснить следователи.
И Деникин, и Власов говорят на одном языке.
Но говорят они с мертвыми системами, которые не способны разобрать их языка, даже когда
пытаются понять.
Когда читаешь стенограмму процесса, слышно, как заглушает скрип заржавевшей машины голос
живого человека…