Николай Коняев. Два лица Власова.

армии и румынской 4–й армии, угрожая прорвать фронт.

Достаточно было взглянуть на карту, и становилось ясно, что противник наступал крупными силами

с севера и юга с очевидной целью отрезать Сталинград и вынудить немецкую 6–ю армию поспешно

отступить на запад, дабы не оказаться в окружении.

Позднее Цейтцлер утверждал, что только он понял, какая назревает катастрофа, и стал уговаривать

Гитлера, разрешить 6–й армии уйти из [152] Сталинграда к излучине Дона, где можно было занять

прочную оборону. Но даже предложение вызвало у Гитлера приступ раздражения. — Я не оставлю

Волгу! Я не отойду от Волги! — кричал фюрер. Это решение, принятое в приступе ярости, и привело

к катастрофе.

Гитлер и сопровождавшие его офицеры штаба вернулись в ставку 22 ноября.

Шел уже четвертый день наступления, и известия поступали катастрофические. Два мощных клина

советских войск, наступавших с севера и юга, встретились у Калача, расположенного у излучины

Дона, в 40 милях западнее Сталинграда.

Вечером по радио поступило донесение от генерала Паулюса, командующего 6–й армией, который

подтвердил, что его войска находятся в окружении. В ответ Гитлер приказал Паулюсу перенести свой

штаб в город и организовать круговую оборону. Он обещал снабжать 6–ю армию по воздуху, пока ее

не деблокируют.

25 ноября Гитлер отозвал с Ленинградского фронта фельдмаршала фон Манштейна, одного из

наиболее одаренных командующих, и поставил его во главе вновь сформированной группы армий

«Дон». Наступая с юго–запада, Манштейн должен был деблокировать 6–ю армию у Сталинграда.

12 декабря Манштейн начал наступление, которое было названо операцией «Зимняя гроза». Вначале

оно протекало довольно успешно…

4–я танковая армия под командованием генерала Гота, продвигаясь на северо–восток по обе стороны

железной дороги от Котельникова, преодолела почти 75 миль.

К 19 декабря главные части наступавших войск находились примерно в 40 милях от города.

21 декабря они приблизились к Сталинграду, так что осажденные войска 6–й армии по ночам могли

видеть через заснеженные степи сигнальные вспышки приближавшихся спасителей.

Однако уже 23 декабря Манштейн позвонил Готу и приказал прекратить наступление на Сталинград

и направить одну из трех танковых дивизий на северный фланг Донского фронта, а оставшимся

войскам обороняться там, где они находятся.

Попытка деблокировать окруженную в Сталинграде 6–ю армию потерпела неудачу.

Утром 17 декабря Красная Армия прорвала фронт на участке итальянской 8–й армии выше по

течению Дона, у Богучара, и к вечеру углубилась в прорыв на 27 миль.

За три дня прорыв по фронту расширился до 90 миль, итальянцы в панике бежали, а румынская 3–я

армия, которая была основательно потрепана еще 19 ноября, в первый день советского наступления,

просто разваливалась. [153]

Манштейну пришлось забрать часть танковых сил у Гота, чтобы хоть как–то заткнуть образовавшуюся

брешь.

Началась цепная реакция.

Отступили не только армии на Дону, но и войска Гота, подошедшие к Сталинграду.

Это, в свою очередь, поставило в трудное положение немецкую армию на Кавказе, над которой

нависла угроза оказаться отрезанной, если русские выйдут к Ростову у Азовского моря.

Через день или два после Рождества Цейтцлер доложил Гитлеру: «Если вы не отдадите приказ на

отход с Кавказа теперь, то очень скоро мы будем иметь второй Сталинград».

С большой неохотой 29 декабря Гитлер отдал необходимые распоряжения. Группа армий «А» под

командованием Клейста, состоявшая из 1–й танковой и 17–й армий, так и не сумела овладеть

богатыми нефтеносными полями в районе Грозного…

В Дабендорфе за поражение немцев особенно сильно переживал Мелетий Зыков.

— Как русские, — сильно картавя, доказывал он, — мы должны были бы радоваться этой русской

победе. Но как русские борцы за свободу мы не можем радоваться. Ведь каждая победа Красной

Армии означает усиление сталинского террора и дальнейшее закабаление народов России на

неопределенное время. Поэтому я и утверждаю, что удар, нанесенный 6–й германской армии,

нанесен и нам, русским патриотам!

Военная форма висела на Зыкове, как мешок из–под картофеля, слюна летела из его рта, и Власов

отодвинулся.

— Россия — наша страна, — ответил он. — Я имею в виду свободную Россию, Россию, о которой

мечтает наш народ…

— Послушайте, Андрей Андреевич! — воскликнул Зыков. — Разве народ знает, о чем он мечтает.

Это знаете вы и я.

Через несколько дней он принес текст, которому суждено было стать основой знаменитого

«Смоленского воззвания»…

«Друзья и братья!

Сталинизм — враг русского народа. Неисчислимые бедствия принес он нашей Родине и, наконец,

вовлек Русский народ в кровавую войну за чужие интересы. Эта война принесла нашему Отечеству

невиданные страдания. Миллионы русских людей уже заплатили своей жизнью за преступное

стремление Сталина к господству над миром, за сверхприбыли англо–американских капиталистов.

Миллионы русских людей искалечены и навсегда потеряли трудоспособность. Женщины, старики и

дети гибнут от холода, голода и непосильного труда. Сотни русских городов и тысячи сел разрушены,

взорваны и сожжены по приказу Сталина. [154]