"Ему место не в каторжной работе, а в сумасшедшем доме,-- подумал я.-- Это для него сделали много чести".
-- Вас, кажется, нисколько не смущает приговор? -- насмешливо спросил я.
-- Я, может быть, убегу,-- известил меня Оверин с такой легкостью, как будто его упрашивали уж бежать и он не изъявил покуда согласия, но стоит только кивнуть головой, чтобы побег совершился.
-- У вас не болит иногда голова? -- спросил я, желая его уколоть, но он не понял меня.
-- Вы спрашиваете, точно доктор, который свидетельствовал меня, не сумасшедший ли я. Никогда не болит,-- с улыбкой сказал Оверин.
Судя по тому, что он не с презрением относился о своей особе и о других ничтожных вещах, которые были не за облаками, я убедился, что он находится в отличнейшем расположении духа.
-- Что же, вас не признали умалишенным?
-- Нет.
-- Должно быть, доктор ничего не смыслил.
-- Может быть,-- рассеянно отвечал Оверин, решительно не понимая моих острот.
-- Я не поколебался бы отправить вас в сумасшедший дом,-- яснее сказал я.
-- Да-а -- видите... только это бесполезно!-- сообразил Оверин, беспристрастно обсуждая вопрос, хорошо ли отправить в сумасшедший дом такого субъекта, как он.-- Я бы оттуда убежал... Да. Я пожалуй что отчасти сумасшедший,-- меня иногда, знаете, до боли беспокоят представления о бесконечно малом и бесконечно большом. Можете ли вы вообразить частичку алмазной горы, стертую мухой в то время, когда она обчищала об эту гору носик? Черт знает, иногда на целый час задумываешься над этакими глупостями! Не признак ли это сумасшествия? как вы думаете? -- серьезно спросил Оверин.
-- Это еще не особенно,-- сказал я,-- а вот это уж настоящее сумасшествие -- не интересоваться тем, что ждет вас в будущем.
-- Да, оно, конечно, любопытно бы знать наверное,-- равнодушно проговорил Оверин.
-- Как же вы не могли выслушать внимательно даже приговор, в котором вся ваша судьба.
-- Черт знает, как-то так,-- смущенно пробормотал Оверин, махнув рукой. Выговор на него подействовал.-- Это можно все поправить,-- вдруг весело догадался он:-- можно написать просьбу о прочтении мне вновь...
-- Дескать, занят был важными делами -- позабыл о таких пустяках, как какой-нибудь десяток лет разницы в годах каторжной работы, а потому прошу уведомить меня, на пять или на пятнадцать лет ссылают меня... О чем вы тогда думали, когда вам читали?
-- Они мне ужасно надоели со своими судьбищами, приговорами, допросами, я уж бросил и слушать -- думал, что все пустяки,-- добродушно оправдывался Оверин.
Ему было, видимо, совестно, что он не мог серьезно выслушать даже своего приговора, и он слегка покраснел.
-- И зачем вы ушли тогда из города, даже не посоветовавшись ни с кем? Еще мальчиками мы были друзьями; отчего вы не хотели быть со мною откровенны? Помните, как вы мне рассказывали свою теорию мира...
-- Да, ребячество. Но теперь нечего было советоваться. Я знал, что вы посоветуете мне идти как можно скорее.
-- Вот уж этого я никак бы не посоветовал.
-- Да! У вас -- маммон! -- с невыразимым презрением сказал Оверин.-- Для того чтобы не остаться без пирожного, вы готовы обречь на смерть миллионы людей! Вы этой партии?
-- Извините, я слишком неосторожно коснулся пункта вашего умопомешательства,-- колко сказал я.
Оверин добродушно засмеялся, как человек, спохватившийся, что он не понял шутки.
-- Вы делаете опыты -- не сумасшедший-ли я? -- сказал он.-- Это пустяки. Поговоримте о чем-нибудь другом. Как поживает ваша сестра?
-- Сестра выходит замуж за вашего друга Малинина.
-- Черт возьми, а я думал на ней жениться,-- с досадой проговорил Оверин.-- Там все женщины плакали, а она, как торговка, всех забросала словами. Конечно, все готовы умереть за свое убеждение, но нужно уметь умирать без слез. Ваша сестра -- храбрая девушка. Нельзя ли с ней повидаться?
-- Нет. И я вас попрошу ничего не писать и ничего не передавать ей с кем бы то ни было, даже не думать о ней,-- серьезно сказал я.
Характер сестры мне был хорошо известен, и я с испугом гасил поскорее искру, готовую зажечь порох. Если б Лиза слышала признание Оверина, ее судьба решилась бы в одну минуту, и Малинину больше не видать бы своей невесты, как своих ушей.
Но прежде чем дать обещание не сноситься с Лизой, Оверин потребовал от меня продолжительных объяснений вроде того, почему подло отнимать у товарища невесту или почему не следует восторженную девушку тащить за собой на всякие беды и лишения. Наконец я решил прекратить словопрения решительным ударом.
-- Согласны ли вы для счастья ваших друзей пожертвовать собой или даже не пожертвовать, а немного потесниться? -- спросил я.
-- Смотря по тому, в чем заключается счастье.
-- В жизни. Если вы отнимете у Малинина невесту, он лишит себя жизни.
-- Нет, я не хочу. Это другое дело. Я давно уж замечал, что он глуп. Да, да, действительно!
-- Ну, теперь покуда -- до свиданья! Я на днях принесу вам книги, какие найду.
-- Вот что еще. Я забыл было. Нет ли у вас рубашки? Как-то неловко без рубашки, и вшей очень много -- нельзя заснуть...
Оверин расстегнул свой кафтан и показал мне грязное тело.