Николай Негорев или благополучный россиянин.

В газетах как-то начали появляться статьи об одном учреждении, подведомственном нашему министерству. Учреждение это требовало радикальных преобразований, и я написал проект. По случаю, таким же точно проектом назначено было отличиться одному маменькину сынку, очень редко являвшемуся на службу,-- и мне возвратили мою работу, даже не посмотревши. Все это нисколько не опечалило бы меня, если бы я не узнал, что проект моего счастливого соперника, составленный (конечно, не им самим) по поверхностным газетным статьям, принесет многим очень значительный вред. Мысль моего труда меня очень увлекала, и я отправился с объяснением к своему конкуренту.

-- Я, ей-богу, знаете, и не читал, что там такое написано,-- простодушно сказал он, узнав, в чем дело.

Я предложил ему, для поправления зла, представить мой проект, и он тотчас же согласился, решительно не понимая, из-за чего я хлопочу.

-- Вы там место хотите получить? да? -- спрашивал он, почему-то чувствуя некоторую неловкость.

-- Нет,-- сказал я,-- мне просто хочется видеть осуществление мысли, которую я считаю полезной.

-- Ха, ха, ха! вы -- чудак! ей-богу, чудак!

Он замахал руками от восторга, но тотчас же успокоился, когда заметил, что я сохраняю серьезный вид. Мне не понравилась его фамильярность.

-- Мы будем с вами знакомы? пожалуйста! -- упрашивал он через секунду, с живостью протягивая мне обе руки.-- Я люблю таких людей.

-- То есть каких? -- с улыбкой спросил я.

-- Таких... как бы вам сказать? Ну, да черт их... извините! бог их знает. Вообще чудаков. Да? Мы будем знакомы? Я к вам заеду. Можно?

-- Сделайте милость.

Стерн (это была его фамилия) действительно очень часто начал ездить ко мне, являясь всегда на минуту,-- иногда даже исключительно за тем только, чтобы поздороваться и проститься. Впрочем, его краткосрочные визиты не помешали ему в короткое время выболтать о себе всю подноготную. Он был беспримерно откровенен, и я в самом начале знакомства подробно узнал, как он выманивает у матери деньги, как надувает купцов, как имеет непозволительные отношения с разными молодыми людьми и проч. и проч.

-- Ведь это мерзко и подло,-- с улыбкой говорил я ему.

Он был так мил, что с ним не нужно было даже церемониться.

-- Вот подите! Ха, ха, ха,-- вы, ей-богу, чудак! -- восторгался он и хохотал, как сумасшедший.

Стерн воспитывался в Училище правоведения и в первое свидание наивно выложил мне свою ученость, заключавшуюся в двадцати латинских названиях, хохотал до слез, изумляясь, как я могу читать до сих пор книги, которые, по его мнению, годны только в детстве, да и то очень надоедают.

-- Иногда мне, знаете ли, приходит в голову чему-нибудь поучиться,-- говорил он, наморщивая брови, чтобы изобразить серьезную физиономию,-- но как-то, черт знает... все пустяки! "Прощай, Москва -- золотые маковки"! До свидания!

Вообще это было невинное и совершенно невоспитанное чадо.

Раз, когда я брился, только что встав с постели, Стерн, явившийся ко мне спозаранку, напевая и насвистывая что-то, вдруг остановился.

-- Черт знает, зачем я живу? Небо копчу! -- решил он, схватил у меня из ящика бритву, раскрыл ее и нанес себе довольно серьезную рану на шее. Но, увидав кровь, Стерн начал так отчаянно кричать, что очень перепугал и меня.

Эта шутка уложила его на целый месяц в постель.

-- Бить бы надо такое животное, как я,-- объявил он мне вскоре после выздоровления.-- Отчего вы не отдуете меня когда-нибудь? Черт знает, что такое! Славное выражение: "Городничий нипочем, коли будочник знаком". Отчего вы ни с одной женщиной не знакомы? а? отчего?

-- Не хочу.

-- Устроимте афинский вечер. Ха, ха, ха!

Объяснение на этом и кончалось: свистом, пеньем и кривляньями.

Раз зимой, возвращаясь откуда-то поздно вечером, мне захотелось съесть чего-нибудь соленого, и я зашел в фруктовую лавку. Задняя комната была занята; оттуда слышался громкий говор и веселый смех. Я сел в передней, не совсем довольный этим шумным соседом.

До меня долетали отрывочные русские и французские фразы, из которых я понял, что тут присутствуют дамы очень легкого поведения, хотя их называли самыми аристократическими фамилиями, часто с прибавкой княжна или графиня. Но больше всего меня удивляло то, что не было слышно ни одного женского голоса и княжны ругались очень густым басом. Среди шума я разобрал и крикливый голос Стерна.

Я хотел уже уйти, чтобы не попасться ему на глаза, но в это время кто-то сказал, что рюмками можно только полоскать рот. Стерн с хохотом закричал, что он хочет полоскать душу стаканами и, выйдя с приказанием относительно стаканов, увидал меня.

Несмотря на отчаянное сопротивление, пришлось отправиться в полупьяную компанию и выпить там бокал шампанского. Тут был гвардеец, которого я видел у Горелых, был юнкер Горелый (сын генерала), еще один юнкер, два правоведа (воспитанники) и трое статских -- все сливки нашей молодежи лучшего круга. Я перезнакомился со всеми, но сидеть с ними, несмотря на их добродушие и любезность, не мог долго и ушел, как только явились тройки, которых они тут дожидались, чтобы ехать куда-то за город.