Николай Негорев или благополучный россиянин.

-- Не привез?! -- с удивлением воскликнул отец, точно до этого Андрей всегда привозил с собой целые фуры книг.-- Куда же ты истратил пятьдесят рублей.

-- Я купил понтера,-- тихо проговорил Андрей.

-- Что?

-- Я купил понтера -- собаку.

-- Это хорошо, я сам слыхал, что с собаками гораздо лучше готовиться в университет, чем с книгами. Где же твой понтер? Ох!

Туловище отца тряхнулось от смеха, точно корона дерева, дрожащая на ветру всеми своими листьями; глаза его наполнились слезами; несколько секунд он сидел с разинутым ртом, захлебнувшись смехом и не будучи в состоянии издать ни одного звука.

-- Покажи его...-- наконец с усилием проговорил отец.

Андрей нехотя отправился за пойнтером и не совсем нежно втолкнул свою, ни в чем не повинную, покупку в кабинет. За ним вошли тетка и сестра, с удивлением смотревшие на отрепанную курточку Андрея и на его собаку, которая боязливо поджала хвост и имела большое желание спрятаться куда-нибудь под стол. Отец осмотрел собаку и объявил, что Андрея надули, так как этот пойнтер вовсе не годится для охоты, но что, впрочем, он может быть годен для приготовления в университет.

Несчастный пойнтер все лето не давал брату покоя, и он в конце концов изо всех сил возненавидел это бедное животное. Но, несмотря на это, Андрей не оставлял свою собаку без дела и каждый день таскал ее вместе с Барбоской и Савушкой на охоту. Сначала оба охотника довольствовались одним ружьем, но потом Андрей, вероятно, нашел, что они таким образом сжигают слишком мало пороха и пугают очень недостаточное число воробьев, а потому убедил меня выпросить у отца другое ружье. После этого брат стал исчезать на целые дни, и только громкая и частая пальба около усадьбы давала чувствовать его присутствие. Со мной он почти не говорил и еще меньше объяснялся с сестрой и теткой, которых всеми силами старался избегать, а потому мы ничего не могли ответить отцу на его вопросы касательно намерений Андрея о поступлении в университет.

Мне самому очень хотелось поговорить с Андреем, и, так как для этого всего удобнее было отыскать его где-нибудь в лесу, я отправился на поиски. К моей неудаче, Андрей почему-то в это время перестал стрелять, и я пробродил довольно долго, покуда наткнулся на стог, под которым он сидел вместе с каким-то парнем, жевавшим что-то, подставив руку под подбородок, чтобы крошки не падали на землю.

-- Вот зачамкай так у нас -- и отпороли бы, -- с уверенностью заканчивал Андрей какой-то спор, очевидно происходивший у него с мужиком.

-- Конешно, мужиком быть вольнее. Кто говорит! -- соглашался его собеседник.

-- Если бы я был на твоем месте, я бы ничего не думал,-- сказал Андрей, как будто он в самом деле волновался иссушающими думами и заботами.

-- Ну, и у нас тоже бывает...

Мужик не договорил, так как в это время я вышел из-за стога, и он вскочил на ноги, неловко поклонившись мне при этом.

-- Ступай, любезный, своею дорогой. Мне с тобой, Андрюша, поговорить нужно, -- сказал я, садясь около брата на сено.

-- Зачем ты его прогнал? Что такое?

Я помолчал, не зная, с чего начать разговор. Андрей лежал, играя шомполом своего ружья.

-- Что же ты, в самом деле хочешь поступить в университет? -- наконец неловко сказал я.

-- Нет, я шучу!

-- Пора бы тебе уж готовиться...

-- Убирайся ты, пожалуйста, к черту со своими советами.

-- Ты не поступишь в университет, -- решительно сказал я.

-- Тем лучше.

Андрей встал и ушел, оставив меня в самом обидном положении человека, укушенного собакой, которую он хотел погладить и приласкать. Я полежал, полежал на сене и с досадой пошел домой. Нечего и говорить, что это обстоятельство еще больше разъединило нас с Андреем. Я придумал до тысячи блестящих острот, которыми надоедал брату в течение всего лега, и мы немного примирились с ним только перед моим отъездом в город, когда он начал давать мне разные поручения к Новицкому, Бенедиктову и Оверину. Между письмами и стихами для Оверина Андрей отправлял в город и своего пресловутого пойнтера. Эту редкость он предназначал сначала для Бенедиктова, а так как я весьма основательно заметил, что Бенедиктову самому есть нечего, а потому пойнтер у него, по всей вероятности, скоро издохнет, Андрей переменил свое намерение и велел отдать свою собаку Ольге, которая живет у Шрамов.

-- Разве она там? -- спросил я.

-- Да. Я в нее влюблен, -- известил меня на всякий случай брат.-- Только к этим Шрамам теперь совсем не стоит ходить: к ним столько набирается всяких проклятых баб, студентов и офицеров, что просто проходу нет.

-- Она уж, я думаю, большая, взрослая? -- спросил я, вспоминая рыжую девочку, грызшую себе ногти.

-- Кто? -- засыпая, спросил брат.

Разговор наш происходил вечером, когда мы уж улеглись в постели.

-- Да, большая. Настоящая Психея. Что бы ей такое написать с тобой?

-- Я не повезу письма.

-- Но ведь ты повезешь же пойнтера?

-- И пойнтера -- уж не знаю...