Николай Павлович Игнатьев. Российский дипломат

Игнатьев во многом продолжал политику Ковалевского. Хотя он не имел большого опыта дипломатической работы, но был энергичен и инициативен. Строго говоря, он мало подходил к должности чиновника аппарата министерства, ибо не любил бюрократическую канцелярскую работу. При своем назначении он заявил императору и Горчакову, что не хотел бы долго оставаться при канцелярских занятиях[182]. Тем не менее назначение на столь высокую должность в системе российской бюрократии ему льстило.

В беседе с Александром II Игнатьев изложил свое видение задач внешней политики России на балканском, среднеазиатском и дальневосточном направлениях. Несмотря на свое глубокое уважение к Е. П. Ковалевскому, он указал на ряд существенных, на его взгляд, недочетов в работе Азиатского департамента. Так, по мнению Игнатьева, следовало усилить внимание к славянским землям на Балканах, где пока «наш голос не слышен, и влияние ничтожно»[183]. Особую важность он придавал необходимости урегулирования спора между Константинопольской патриархией и болгарской церковью; последняя боролась за свою независимость от патриархии, раскол же православной церкви в Османской империи подрывал там позиции России. Игнатьев считал, что опора на православие не должна быть единственным фактором российской политики на Востоке. Он полагал, что «лучше борьбу перенести на почву гражданскую – народности и языка». Это означало ставку на поддержку национально-освободительного движения христианских народов Балкан.

Второй не менее важной задачей Игнатьев считал усиление позиций России в Турции, где, по его мнению, российское влияние было незначительным. Между тем улучшение российско-турецких отношений позволило бы ослабить экспансию европейских держав в Турции и облегчить положение ее христианских подданных.

В отношении стран Центральной Азии главную задачу Игнатьев видел в вытеснении из Персии и Афганистана влияния Англии. Он сожалел, что МИД обращает мало внимания на закрепление успехов, достигнутых в Средней Азии, благодаря, в частности, экспедициям 1858 г., и полагал, что «надо действовать систематически и в единстве с пограничными властями»[184]. Безусловно, Игнатьев хотел донести до Александра II мысль о необходимости наступления в Средней Азии, на котором настаивали местные генерал-губернаторы, но говорил об этом не впрямую, а намеком.

Относительно Дальнего Востока Игнатьев считал первостепенной задачей его освоение и усиление там дипломатического и военного присутствия России. Он подчеркивал значение новых портов в Приморье и указывал на разведывательную деятельность англичан в Китае.

В заключение Игнатьев испросил разрешения обращаться лично к царю, «чтобы голос мой в вопросах, мне близко знакомых, мог бы быть слышен».

В беседе с Горчаковым Игнатьев, помимо вышесказанного, коснулся и других проблем. Он просил информировать его о содержании европейской политики России, ибо от этого во многом зависело решение вопросов политики восточной: «Нужно, чтобы наша западная и восточная политика согласовывались между собой и, применяясь к обстоятельствам, шли неуклонно к одной и той же заранее определенной и известной цели». К сожалению, это справедливое пожелание оказалось трудновыполнимым. Азиатский департамент во время директорства Игнатьева и позднее нередко выступал, в том числе и под влиянием военных властей, за применение силовых методов в восточной политике, что подчас осложняло отношения России с европейскими странами. В конце XIX в. известный знаток международного права и истории внешней политики России Ф. Ф. Мартенс констатировал, что Азиатский департамент вел воинственную политику. Между тем проведение на Западе миролюбивой, а на Востоке воинственной политики, указывал Мартене, нарушало цельность внешнеполитических акций России[185].