Николай Пржевальский – первый европеец в глубинах Северного Тибета

«Народ испорчен нравственно, много воров и развратных женщин, между ламами сильно распространён грех содомский. Однако, по общему убеждению, все грехи эти будут богом прощены, так как они творятся в святом городе»[373]. Разве, имея за собой подобного рода «грешки», мог православный человек акцентировать сию таимную тему и осуждать её публично в печати? Очевидно, нет!

По поводу «учёности». Неужели Д. Рэйфилд считает себя настолько специалистом в естествознании, чтобы давать компетентную оценку открытиям учёного в области естественных наук, когда полторы сотни лет назад это сделали профессора более чем в 13 научных обществах Европы XIX века, признав все достижения Н. М. Пржевальского?

«Пржевальский, с бесстрашием, отличающим гениального путешественника, ставил разрешение географических задач целью своих странствий, которые принадлежат к самым выдающимся экспедициям нашего времени», – так охарактеризовал Пржевальского, в своём отзыве о его трудах, известный немецкий геолог и географ, председатель Берлинского Географического Общества, барон Фердинанд Рихтгофен, являющийся отчасти и коллегой Николая Михайловича по профессии, который также как и Пржевальский путешествовал по Китаю[374].

«Полковника Пржевальского, – писал немецкий географ Ф. Март (F. Marthe), знают уже как внимательного наблюдателя, искусного съёмщика, усердного собирателя и охотника; знают, что он для флоры и фауны исследованных стран для животного царства, а по преимуществу для орнитологии обладает зорким и опытным глазом, последние (достоинства) в нем выступают ещё резче и обращают его сочинения в сокровищницу по этно и зоографии Центральной Азии»[375]. А, по словам Льва Гумилёва, благодаря открытиям Н. М. Пржевальского «русская наука вышла на первое место в мире по изучению Центральной Азии».

Но Рэйфилд не похоже, что желает принять или понять данную оценку учёных. По поводу «истребления» кого-то, опять-таки писатель «погорячился», причём бездоказательно. Может цитата из «Путешествия в Уссурийском крае 1867–1869 г.г.» (Глава IV.4. Корейцы) прольёт свет на данный факт. «В своём домашнем быту корейцы, или, как они сами себя называют, – каули, отличаются трудолюбием, особенно чистотой, что совершенно противоположно китайским манзам, грязным донельзя. Самое одеяние их белого цвета уже указывает на любовь к чистоте. Вообще услужливость, вежливость и трудолюбие составляют, сколько я мог заметить, отличительную черту характера корейцев» – писал автор.

Хотелось бы напомнить англичанину, что в 1856 г. ни в чем не повинные горожане и мирные торговцы Гуанчжоу были действительно истреблены армией его короны, их жилища разрушены до основания бомбардировкой английской эскадры, законы человечности были жестоко попраны[376].

В опасных и долговременных экспедициях, которыми руководил Н. М. Пржевальский, не погиб ни один участник – редкостное явление в истории мировых географических путешествий. В составе всех экспедиций Н. М. Пржевальского были только мужчины, состоявшие на службе в армии, что заблаговременно обеспечивало железную дисциплину, сплочённость и отличную боевую выучку его экспедиционных отрядов. Отсюда и строгость руководителя, и требование беспрекословного подчинения. А ведь то, что каждый подчинённый должен беспрекословно выполнять приказы начальника – это закон любой армии мира.

В своём наставлении «Как путешествовать» он писал: «Состав экспедиции из статских людей едва ли возможен, в таком отряде неминуемо воцариться неурядица, и дело скоро рушиться, само собой. При том же военный отряд необходим, чтобы гарантировать личную безопасность самих исследователей». Ни один исследователь того времени не прошёл более протяжённые маршруты, чем это удалось Н. М. Пржевальскому.

Хотелось бы порассуждать о «ненависти» к женщинам и «ревности» к мужчинам, как это было на самом деле. В воспоминаниях современников молодой офицер Пржевальский остался: красив, высокого роста, у него была прекрасная фигура, на окружающих он производил приятное впечатление. Неудивительно, что многие столичные дамы были в него попросту влюблены. А матери сельских девиц даже приходили в его дом со сватовством[377].

Но Николай Михайлович избегал общения с женщинами, – характер был такой. Не любя пересуды о достоинствах и недостатках, как знакомых, так и общественных деятелей, он говорил, что женщины исключительно занимаются этим. Называя их с юмором вообще фантазёрками и судашницами, он мало ценил их суждения, относился к ним с недоверием и избегал их общества, часто назойливого и для него крайне неприятного.