Читаем Николай Пржевальский – первый европеец в глубинах Северного Тибета полностью

«Хорошо учёное общество, писал Николай Михайлович, которое занимается такими милыми делами, каковы сплетни на своего же члена»! «Прерываю всякие сношения с Сибирским отделом, – писал он председателю его, – о чём покорнейше прошу ваше превосходительство заявить в следующем общем собрании. Письмо же, адресованное в редакцию „Известий“, отправлено мною в одну из петербургских газет»[154].

Статью, Николай Михайлович, вновь напечатал в газете «Санкт-Петербургские ведомости»[155].

В ней Пржевальский, как он сам выразился, «перевёл на более понятный язык» то, что пытался скрыть за мнимой объективностью его рецензент: раздражение управителей края, не привыкших к тому, чтобы критиковали их действия. Пржевальский так прямо об этом и пишет: «Как кажется, автор заметки держался в настоящем случае мудрого старинного правила: „не следует выносить сор из избы“, тем более из таких привольных в этом отношении местностей, каковы многие окраины нашего широкого царства»[156].

Освоение этих богатейших краёв в то время только начиналось. В селе Хабаровка (нынешнем г. Хабаровске) было 111 домов, во Владивостоке – около 50. Правительство заселяло Дальний Восток неимущими крестьянами из нечернозёмных губерний, беднейшими забайкальскими казаками, отставными солдатами и матросами, каторжниками, выслужившими срок своих работ.

«Голод и нищета с различными пороками, всегда им сопутствующими, довели это население до полного морального упадка, заставили его махнуть на всё рукой и апатично покориться своей злосчастной участи», – с горечью писал Николай Михайлович.

«Между ними много типичных и весьма интересных личностей. Здесь можно видеть и лакея прежних времён, сданного барином в солдаты за какие-нибудь художества, а на службе опять накуролесившего, и мастерового с казённого завода, и поляка, пытавшегося дезертировать за границу, но пойманного на дороге, петербургского мазурика, недоучившегося семинариста и т. д., словом, между этими солдатами встречается всевозможный сброд»[157].

В защиту путешественника активно выступил бывший начальник штаба войск Приморской области, генерал Михаил Павлович Тихменев, написавший опровержение и подтвердивший, что в статье Пржевальского «нет ни одного факта, достоверность которого была бы подвержена сомнению».

Тут же разыгралась и другая неблаговидная история. Несколько ранее, 1868 году, когда Николай Михайлович служил в Николаевске-на-Амуре, к нему обратился за содействием его сослуживец дивизионный доктор Плаксин, которому было поручено Главным военно-медицинским управлением, собрать медико-статистические сведения об Амурском крае. Николай Михайлович дал ему рукопись своей статьи «Военно-статистическое обозрение Приамурского края», написанной, как мы знаем, слушателем Академии Генерального штаба. Тем более, что по окончании курса в академии, статья эта оставалась портфеле автора и была взята им с собою при отъезде из Варшавы в Сибирь. Через некоторое время Плаксин возвратил рукопись с благодарностью.

Каково же было удивление Николая Михайловича, – когда, приехав в начале 1870 года в Петербург, он раскрыл последнюю книжку «Военного сборника». Раскрыл он ее как раз на статье, которую доктор дословно списал с его рукописи и выдал за свою[158]. По прибытии в Иркутск, в октябре 1870 года, Николай Михайлович написал ему письмо, в котором уличал его в присвоении чужого литературного труда. Плаксин немедленно прислал ему гонорар, полученный за статью в «Военном сборнике», выражая надежду, что после возвращения гонорара дело будет считаться улаженным.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Актерская книга
Актерская книга

"Для чего наш брат актер пишет мемуарные книги?" — задается вопросом Михаил Козаков и отвечает себе и другим так, как он понимает и чувствует: "Если что-либо пережитое не сыграно, не поставлено, не охвачено хотя бы на страницах дневника, оно как бы и не существовало вовсе. А так как актер профессия зависимая, зависящая от пьесы, сценария, денег на фильм или спектакль, то некоторым из нас ничего не остается, как писать: кто, что и как умеет. Доиграть несыгранное, поставить ненаписанное, пропеть, прохрипеть, проорать, прошептать, продумать, переболеть, освободиться от боли". Козаков написал книгу-воспоминание, книгу-размышление, книгу-исповедь. Автор порою очень резок в своих суждениях, порою ядовито саркастичен, порою щемяще беззащитен, порою весьма спорен. Но всегда безоговорочно искренен.

Михаил Михайлович Козаков

Биографии и Мемуары / Документальное