Николай Рерих

«Даже в самом узком месте ее трудно пересечь в месяц. В течение этих тридцати дней дорога идет песчаными равнинами и обнаженными горами, и кроме этих песчаных холмов там не встретить ни зверя, ни птицы, ни дерева и не найти никакой еды… И если путешественники едут ночью по этой пустыне и кто-нибудь отстанет или отобьется от своих товарищей по какой-либо причине, то когда он захочет нагнать своих товарищей, он вдруг слышит, что его зовет по имени знакомый голос; предполагая, что его кличут спутники, он идет на голос и, сбившись с пути, неминуемо погибает. Это делают духи, говорящие голосами спутников, чтобы он заблудился и никогда не вернулся.

И так погибали многие. И еще бывает, что одинокий путник слышит топот коней большого каравана, удаляющегося с верной дороги, и следует за этим звуком, думая, что это его караван. А на рассвете увидит, что был обманут. Даже днем можно услышать эти голоса духов. Иногда они подобны звукам музыкальных инструментов, особенно барабанов. Рассказывают также, что иные видели в пустыне, как к ним приближался целый полк вооруженных людей, и, испуганные этим, они обращались в бегство и погибали, сбившись с дороги. Поэтому путешественники обычно стараются держаться вместе в пустыне» (Марко Поло).

Гоби в большей своей части не песчана — камениста, камни ее покрыты «загаром пустыни» — блестящим темным налетом. Безотрадна даль Гоби, но небо над ней раскинулось огромное, и холодными ночами звезды близки к земле. Может быть, поэтому именно в монгольских циклах картин Рериха эта очарованность дальним путем, мерная поступь караванов, странствования человека по миру и необходимость этих странствий выражены совершенно.

В этих картинах нет сияния гималайских снегов — дальние горы здесь голубые, ближние — зеленые, невысокие.

Огромна рыжая, голубая степь. В степи белеют юрты. Возле них горят костры, развеваются на шестах конские хвосты — бунчуки. Вот-вот начнутся половецкие пляски и выйдет хан Кончак в кожаной одежде.

В Улан-Баторе матери приводили в первые детские садики смуглых, круглолицых ребятишек, а прически матерей — огромные рога, полумесяцем окружающие голову.

В степи можно увидеть силуэт женщины, которая сидит в седле как влитая, а от головы к плечам спускаются полукружиями огромные рога. Можно назвать изображение этой женщины — «монголка». Можно приблизить к зрителю этот головной убор во всей его причудливости, как наверняка сделал бы Верещагин.

Рерих удалил фигуру, слил ее со степью, сделал силуэтом на фоне гор, и стала женщина одинокой в степи и вечной, как степь. Стала «Матерью Чингисхана».

То же с другими картинами. Караванщики не находят ни одной погрешности во вьюках верблюдов, выходящих в путь на картинах Рериха: это их фигуры, их войлочные сапоги, красные полоски на шапках. Но не приблизит художник своих караванщиков к зрителям, как не приближал заморских гостей; различимы узоры их халатов, но неразличимы лица; люди сообща трудятся, сообща, как строили город, идут бесконечным путем.

Высятся в степи и в пустыне каменные бабы, «обо» — груды камней, иногда с шестом на вершине — чернеют силуэтами на красных закатах, покрываются росой к утру. Гоби непохожа на Такла-Макан: там — барханы, тонкий песок, здесь — камень, галька, бесконечно меняющая оттенки.

Пересечена граница монгольская. Двадцать один день идет караван по Гоби до Аньси, с его крепостными стенами, резиденцией амбаня, базаром и пылью из Гоби.

И уже вклиниваются в монгольские названия тибетские, уже тибетские костюмы, напоминающие фрески Беноццо Гоццоли, радуют глаз — бирюза в косах, серебро на руках, красные шапочки женщин.

Однажды стояли на отдыхе у ручья — слышался глухой шум в горах, хлынул по руслу поток, грохочущий, заливший окрестности, смывавший животных, юрты, палатки. Степи, солончаки, какие-то огни вдали… Утром увидели синие горы, плавающие в голубом тумане, и отчетливые черные силуэты яков. К границе Тибета русские подошли с севера, из своей страны, как Пржевальский.

7

Караван шел на юг — в Тибет. Измученные животные чуяли близкий отдых. Люди мечтали о городе, о встрече с людьми. Художник писал горы, силуэты яков, неописуемую голубую дымку у подножия: «Нань-Шань — граница Тибета».

12 августа 1927 года Николай Константинович пишет в Петроград: «Последний привет перед Тибетом с последней почтовой станции. Теперь сообщаться будет труднее. Всего светлого. Н. Р…»

Сообщаться действительно трудно. Много позже Николай Константинович узнает, что в июле 1927 года умерла в Ленинграде Марья Васильевна, что ее похоронили на Смоленском кладбище…

Экспедиции встречаются трупы людей и лошадей — неспокойно на границе Тибета, идет война племени хоров с разбойничьим тибетским племенем голоков. «Ки-хо-хо!» — кричат ночью голоки. «Хой-хе!» — отвечают хоры.

На перевале Нейджи путешественников поджидает засада, но их много, они идут сплоченно, с оружием. Проходят перевал.