Никто не хотел воевать

– Не ори… Ничего не случилось, все как и положено на войне. Он мне в «бронник» из СВД попал. Хорошо прямо в пластину, а не между… мог бы и пробить, – в тусклом лунном свете Крест продолжал энергично массировать большой синяк на своей выпуклой груди.

– Он, что обнаружил тебя?

– Он меня, я его, но у меня-то ПКМ, а не СВД и стреляю я не одиночными.

– И что? – не врубался в лаконичную речь Креста Леонид.

– Снял я его, вот что… Ладно все, спим. Ты меня больше не трогай, надо хоть немного до утра соснуть…

В уличных боях группы штурмующих добровольцев и обороняющихся ополченцев нередко перемешивались. В виду плохой организации и взаимодействия, как с одной, так и с другой стороны боевые действия развивались хаотично, противники недостаточно хорошо знали город, далеко не у всех командиров даже имелись его карты. Иной раз было непонятно, кто кому выходит в тыл и окружает.

Обстрелы, взрывы снарядов, гранат, свист пуль… все это в те дни оказалось для Леонида не самым ужасным из того что он увидел. Ему пришлось помогать фельдшеру оказывать помощь раненым, в том числе и тяжелым. Он впервые наблюдал как получают ранения на войне и как выглядят раненые: конечности с оборванными жилами и торчащими костями, вскрытая брюшная полость, кишки… Сначала от этого подташнивало. Но он освоился довольно быстро и уже в третьем-четвертом случае без дрожи в руках разрезал лямки бронежилетов и разгрузок, и даже сам, не дожидаясь медбрата, накладывал повязки, специальным кровоостанавливающим порошком обрабатывал раны. Вкалывать обезболивающее пока не решался. Зато наблюдал как оное действует – раненый вроде и боли не чувствует, но в то же время и двигаться не может.

Cамым муторным делом стала эвакуация раненых в тыл. Обычно ее проводили по ночам. Но когда раненый был тяжелый и фельдшер никак не мог ему помочь на месте, его приходилось транспортировать прямо во время боя. Такие группы, раненого и сопровождавших, обычно прикрывал Крест. При этом иногда приходилось выходить из здания и вести отвлекающий огонь из-за естественных укрытий, типа придорожных канав или деревьев. Но не всегда это удавалось. Один раз в такую группу раненого и двух переносчиков попала граната, а потом их всех добили очередями из домов частного сектора. И опять все это случилось прямо на глазах Леонида. Но снайпера, судя по всему, Крест действительно «снял». Во всяком случае, после той ночи он больше никак не проявился. Тем не менее, в результате постоянных обстрелов, рота продолжала нести потери, в основном ранеными. Но и противник, похоже, осознал, что среди защитников здания немало опытных бойцов. На рожон они уже не лезли, даже мелкие вылазки полностью прекратились, зато усилился минометно-артиллерийские обстрелы. В отличие от выстрелов и очередей из стрелкового оружия к минам и снарядам Леонид никак не мог привыкнуть.

– Не менжуйся, от того что летит в тебя ты свиста не услышишь. Наоборот, пока обстрел никто на штурм не пойдет, чтобы под собственные снаряды не попасть. А вот когда тихо, всякое случиться может, – как мог успокаивал его Крест.

И действительно, уже на третью ночь, Леонид был настолько измучен, чувство опасности притупилось, и он уже мог относительно спокойно спать, даже когда среди ночи вдруг начинали рваться где-то снаряды.

Мобильная связь, то появлялась, то пропадала. Леониду, наконец, удалось с четвертого этажа дозвониться до Ларисы. Девушка пока благополучно проживала в родном доме, но в безопасности себя в нем, конечно, не чувствовала. Интенсивность обстрелов поселка возросла еще сильнее. Ей уже не только по ночам, но и по нескольку раз в светлое время приходилось сидеть в знакомом Леониду подвале. Он звонил в относительное затишье и потому сумел убедить ее, что по прежнему находится в Луганске, и жизни его ничто не угрожает, а занимается он хозработами и переноской раненых, прибывавших с передовой. Ну, и в обязательном порядке в заключении Леонид заверил, что рано или поздно освободится и обязательно за ней приедет и увезет в Москву.