Нина Горланова в Журнальном зале 1995-2000

Люся начала неохотно выдавливать требуемые подробности: как муж вошел, снял вязаную шапочку “петушок”, поклонился театрально. “Это называется: “Наше вам с кисточкой”?” — сказала Люся. “Лучше с кисточкой, чем с кистенечком”, — ответив он.

К счастью, тут пришли мужчины за шашлыками.

— Готовы? Кому первому? — спросил отец Рогнеды.

— Дамам. На них испробуем, — мрачно буркнул Вася, муж Зины.

Люся подумала, что Вася — единственный из ее знакомых женатых мужчин не изменил к ней отношения после ее развода. Даже наоборот: совсем никогда на нее не взглянет, тогда как раньше и перекинуться анекдотами мог, и комплимент сделать. Когда мужчины ушли из кухни, Люся сказала:

— Вася переменился ко мне с тех пор, как мой муж загулял.

— У тебя это теперь точка отсчета? Брось! — возмутилась Рогнеда.

— Ты тут ни при чем, он вообще изменился, как ушел на конвейер, но не все же мне на двух работах...

— Зато ты с мая помидорчики с рынка можешь себе позволить, — свои доводы нашла Рогнеда.

У Зины по щеке вьется синий кровеносный сосуд, как река на карте. Он придает ее облику трепетный вид, или Люся стала тоньше чувствовать людей с некоторых пор, только Зина ей казалась не очень счастливой. И Зина, не желая вдаваться в печальные новости, по-деловому отвлеклась на шприцы:

— Для свекрови кипят? Выключить? Давай я поставлю... Лидазу лучше медленно растворять — пенится. Ну и шприц у тебя, как в анекдоте…

— В каком анекдоте? Владика ждем, папочка, сейчас начнем. Ну, в каком анекдоте, Зиночка? Пап, иди к мужикам, мы тут, как три девушки в голубом, посидим.

Анекдот имел оттенок фривольности, но медики почему-то всегда знают много таких “оттеночных” анекдотов. Суть сводилась, впрочем, к игре словами. Когда мужчина пожаловался, что у него плохо все с женой, врач спросил: “Что — не выходит?” — “Выходит хорошо — входит плохо”.

Зина взяла шприц-импотент, в котором был такой “анекдотический” поршень, что-то подкрутила, набрала лидазу и пошла в комнату, где лежала свекровь Рогнеды. Трепетная жилка-река протекла по щеке Зины мимо Люси, излучая какое-то грустное поле. Но Рогнеда была не настроена замечать такие поля.

— Наконец-то Василий стал настоящим мужчиной! А то сколько на жене ехал... Два инсульта ей даром не прошли — вены вон как разбарабанило на щеке. Настоящий мужчина должен зарабатывать деньги.

— И еще кое-что должен настоящий мужчина, — добавила Зина, вернувшись на кухню. — Ты церебромзин когда будешь?

— Потом, — отмахнулась Рогнеда, но, вспомнив, что Зине обязана добытыми дефицитными лекарствами, добавила: — Потом обсудим, а сейчас Владик придет, и сядем. Я вот Люське твоего мужа нахваливаю.

— И зря, — закусала накрашенные губы Зина, все еще колеблясь: беречь краску на них или расслабиться и пооткровенничать с подругами.

— Почему? — Люся помогла Зине убрать осколки ампул со стола.

— Потому что он совсем не прикасается ко мне с тех пор, как ушел на конвейер. Приходит с работы и спать заваливается, — синяя жилка-река забурлила на щеке Зины.

— Привыкнет — все наладится, — легко восприняла новость Рогнеда. — В отпуск вот поедешь, отдохнешь там. Ты в Грузию, кажется? Люблю Грузию за философичность, Армению — за архитектуру...

Зина прервала ее ассоциативный поток:

— Со стороны легко так говорить, а я измучилась. Даже не от самого отсутствия чего-то там. А все кажется немило в нем. Мужчины после тридцати лет ведь уже не дышат, а все сопят ночью, свиристят, фюфюкают, отфыркиваются. Когда я сама не сплю — слышать всю эту симфонию… — Зина почему-то завсхлипывала.

Люся готова была тоже подключаться к бабьему такому рыданью — чисто нервному, конечно, но все равно приятно расслабиться в общей невезухе личных жизней, но Рогнеда быстренько вспомнила, что впереди — застолье, значит, должно быть, как минимум, весело.

— Что это мы плачем по очереди, как три девушки в голубом. Конечно, русский мужик всегда был непредсказуем. Вот я и говорю, что “Обломова” сняли легковесно. Никита не омыл своей кровью...

— А мне Табаков понравился в роли Обломова, — простодушно заявила Люся. — По телевизору, конечно, немного не то...

— А мы на кафедре спорили об этом фильме, такая свара была, у меня — помню — даже лифчик лопнул — так я руками размахивала.

Звонок в дверь прервал женскую болтовню, это пришел Владик, брат Володи.

IV

Владик, с одной стороны, был молодым, но уже выпустившим два сборника поэтом, то есть гордостью родного города, с другой стороны, он уже был дважды женат и столько же раз разведен, что негласно считалось причиной паралича матери (его и Володи). Встреча его с матерью была нежелательна в данный момент, поэтому Рогнеда сразу же увела его на балкон, чтобы потом посадить в гостиной за стол. Несмотря на все эти предосторожности со стороны Рогнеды, Владик вел себя так, словно Рогнеда была причиной паралича его матери: все время подначивая ее чем-нибудь.

— Ну как? Уже согласилась быть завкафедрой? — спросил он, ломая подсолнух, чтобы поставить его в вазу возле себя — он персональное солнце хотел иметь, чтобы было видно всем: это сидит поэт.