Нина Горланова в Журнальном зале 1995-2000

— Ничего не согласилась, хотя уже угрожают: мол, вам же хуже!

— Ну, я надеюсь, это последние ломанья перед тем, как слиться с государством: ах, как вы меня насилуете, зачем так грубо!

Отец Рогнеды решил смягчить настрой вечера:

— Видел я вчера ректора. Он говорит: как так получилось, что Рогнеда не хочет быть заведующей? Я ответил: она ректором хочет быть. Божественный салат у тебя, дочь моя!

— Рогнеда божественно готовит, не то что мои предыдущие жены... Музы! Не могли стол накрыть, — брюзжал Владик, любуясь своим персональном солнцем-подсолнухом. — Почему для слуха и зрения есть виды искусства, а для вкуса — нет?

В это время Володя рокотал Люсе на ухо:

— Если вот так рыбу покрыть майонезом — очень вкусно. Ну что: покрыть... так?

— Кабы я не помер! — заявил тут отец Рогнеды.

— А что? — хором спросили его Рогнеда и Зина.

— Так все мы смертны, — отец подмигнул Люсе, отвлекая ее от ухаживаний Володи.

Тотчас Владик начал свои ухаживания. Полуобнимая Люсю за талию, он шептал ей на ухо стихи (скорее всего, не свои):

Свой опыт поэтический итожа,

Пришел я к убежденью одному:

Писать произведенья лучше лежа,

И по возможности — не одному.

Ничто не радовало Люсю в ухаживании братьев — она знала, что это вызвано лишь ее новым положением (свободной женщины). Почему-то в этом она видела что-то унизительное, хотя не старалась сформулировать что именно. Решила уйти домой. Сбежать. И только открыла из гостиной дверь — чуть не упала, как подкошенная страхом. Огромная фигура в белом стояла перед нею. Это, конечно, свекровь Рогнеды стояла и подслушивала, о чем говорят.

— Мы уже привыкли всюду встречать ее, как привидение, — сказала Рогнеда

— И подкрадывается всегда неслышно, — объяснял Володя Владику.

Владик стал целоваться с матерью, что-то знаками ей объяснять. Люся незаметно надела туфли.

— Запомнила мои советы? — неожиданно спросила вдогонку Рогнеда

V

Дома муж ждал Люсю, потому что он купил цветы. Был юбилей их свадьбы: десять лет — но она забыла об этом, а он вот вспомнил.

— Надо же — не забыл! — пыталась быть любезной Люся.

— А я заранее записал в ежедневник, поэтому не забыл, — ответил муж.

— А-а, — обиженно улыбнулась Люся.

— Что ты обижаешься — раньше я и в ежедневник не записывал.

— Закат какой красивый. Прекрасный вечер, — перевела она разговор на пустяковую тему. — Прекрасный!

— В наших силах сделать его еще прекраснее!

Люся сделала вид, что не поняла намека. Ее раздражало в муже почти все, даже то, как он много масла намазывает на хлеб, как сладострастно пьет чай. Она поняла, что ей жалко для него и масла, и чая высшего сорта. Ничего себе новости: жалко стало!..

Дети в детской все еще не заснули, спорили из-за юлы:

— Жадина-говядина! Дай мне!

— Жадина-говядина! Дай мне! — повторил муж с подтекстом.

За стенкой голос дочери:

— Дай! Я крутить умею.

— Я крутить умею, — повторил муж.

Люся бросила шепотом в сторону слово “пошляк”. Она не могла его сказать мужу в лицо: формально-то не придерешься, он скажет, что просто умильно повторяет слова детей. Конечно, не придраться, ведь вот он потягивается, жалуется на усталость и безумное желание спать, но вдруг — положил руку Люсе на колено.

— У меня и в мыслях ничего такого нет, — сказала она ему.

— В мыслях у меня тоже, но откуда-то из-под сознания вылезла рука и на колено…

— От сознания до подсознания все равно доходят вести! — откинула его руку Люся, прикрикнула на детей и легла.

Муж начал говорить что-то про то, что другие женщины радовались бы, что…

— Вечно у тебя какие-то догмы! Другие бы — это одно, а я — совсем другое.

Зинина жилка-река забилась у Люси перед глазами.

Ей приснилось, что они втроем (три девушки в голубом, как цитировала Рогнеда) стоят на балконе и любуются подсолнухами. Вдруг Рогнеда решила, что один уже почти созрел, и стала выбирать семечки из-под желтых пушинок. Люся подошла поближе и с ужасом увидела, что эта голова подсолнуха одновременно является головой ее мужа: вот глаза из-под желтых пушинок показались, а вот и нос… Она проснулась.

“Права Рогнеда — выгнать его я должна”.

Утром везли младшую в садик, и оказалось, что нет ни абонементов, ни трех рублей на штраф. Обычно Люся все обстоятельно собирала в сумочку, а сегодня думала совсем о другом.

— В милицию нас заберут, — испуганно прошептала она.

— Ничего, я буду Машку щипать — она заплачет, и нас сразу отпустят.

“Такое может сказать только родной отец, а вздумай так пошутить кто-нибудь другой — чего бы только я не подумала про него...”

Но все обошлось — в милицию их не забрали. И вечером Люся выгнала мужа, родного отца ее детей.

VI

Все они казались Люсе одинаковыми. После того, как она стала свободной, они так или иначе оказывали ей внимание. С одной стороны, это радовало: одна не останусь! С другой — печалило, что все такие же, как муж, которого пришлось выгнать. С третьей стороны, успокаивало, что второй муж будет не хуже первого. С четвертой стороны, печалило, что верного мужа все равно не найти.