Ниндзя с Лубянки

– Во-вторых, он феноменальный специалист по контрразведке против японцев. У него легенда, какой нет ни у кого из наших агентов нигде в мире и, я думаю, вряд ли когда-нибудь появится. Воспитывался в семье учителя императорской семьи. Можно сказать, «молочный брат» японских принцев по разуму. Знает лично многих представителей токийской элиты. Понимает о японцах все – как они думают, как поступают, способен прогнозировать их поступки. Более того, способен прогнозировать поведение императора, хотя, как сам Марейкис мне объяснял, в Японии от мнения императора мало что зависит.

Кроме того, он прошел специальное обучение в шпионской школе в Токио на уровне, к которому мы подходим только сейчас. У нас пока даже нет возможности начать такие тренировки, и делать это мы будем с его помощью, кстати. Обладает уникальными интеллектуальными и отличными физическими данными. Владеет несколькими языками. Если так можно выразиться, представитель новой разведывательной элиты. Но при этом Марейкис потомственный революционер. Его родители – корейские подпольщики. Причастны к целому ряду удачных террористических и диверсионных актов против японских оккупантов.

В-третьих, Марейкис глубоко и искренне ненавидит японцев. Говорит, что это врожденное. Кстати, считаю, что это вредит работе. С ним надо на эту тему разговаривать, чтобы не напортачил лишнего по горячности. В конце концов, он действительно много занимается литературной деятельностью. Это хорошее прикрытие для японцев в его работе. Они любят русскую литературу, и Чен для них – авторитетный переводчик, литератор. Правда, мне думается, что он чересчур много времени этому посвящает, – задумчиво протянул Артузов, – но… лишь бы на пользу главному делу!

Наконец, в-четвертых, с апреля Марейкис находился в Крыму, где по вашему распоряжению, Генрих Григорьевич, с товарищами из ЭПРОНа работал в японской группе Като по подъему «Черного принца». Мы вызвали его неделю назад специально для встречи с этой делегацией. Так что Поздний о присутствии Марейкиса в Москве вряд ли знал и встречу с ним заранее спланировать не мог.

– А если кто-то из группы Като, из Севастополя, предупредил его? – недоверчиво хмыкнул Ягода.

– Исключено. Все японцы находятся там под самым жестким контролем. Обложены так, что муха не пролетит. Все контакты, вся корреспонденция – под самым жестким нашим контролем. Марейкис работал там по особому плану, но за ним самим там круглосуточно наблюдала не одна пара глаз. Разумеется, втайне от него. Поводов для тревоги не было никаких.

– Вы уверены, что Поздний не агент японской разведки? – прищурился Ягода.

– Стопроцентную гарантию дать нельзя, – ответил за всех Трилиссер, – вы же понимаете, Генрих Григорьевич. Но, по сведениям харбинской резидентуры, Поздний скорее может оказаться, если, конечно, он вообще на это способен, двойником другой стороны – китайской. Он открыто симпатизирует китайцам, причем его хорошо знают… знали и люди генерала Фына, и люди Чан Кайши.

Ягода еще некоторое время подумал и выдал окончательное решение:

– Меер Абрамович, через наше генконсульство в Харбине дайте информацию о внезапной смерти профессора Штейнберга в Москве от сердечного приступа. Какую-нибудь глупость вроде: «Сердце старого ученого не выдержало радостной встречи с родиной и успехов строительства социализма…» Пусть НКИД поможет. А Юдин пусть внимательно посмотрит на реакцию, поработает с агентурой. Может, кто и засуетится…

– Артур Христианович, мне кажется, Чена надо проверить. Посадить на карантин. Вы говорите, в Балаклаве он был под жестким контролем? Вот пусть возвращается туда, золото со дна поднимать. Больше пользы будет. А ваши люди пусть особенно внимательно за ним понаблюдают. Детали определите сами.

Опытные оперативники Артузов и Трилиссер остались довольны исходом разговора. Они знали, что совещание окончится таким решением, но политес был соблюден. Ягода остался в полной уверенности, что к нужным выводам он пришел сам, а потому был чрезвычайно доволен собой.

– Марейкиса выпускайте, пусть работает. И готовится к возвращению в Крым. А этого… урода… Огнетушителя – в свинарник ОГПУ. В Коммунарку.

Когда Артузов подошел к двери, за которой находился запертый Чен, часовой вытянулся и пропустил его, вручив ключ от двери. Но ключ не понадобился. Дверь была открыта. Арсений сидел на подоконнике, поджав под себя ноги, и смотрел в окно на внутренний дворик, где проходили конвои, суетились водители и солдаты комендантского взвода. Наручников на его руках не было. Они лежали на столе, на схеме замка входной двери, наскоро вычерченной обломком карандаша. Опытный Артузов с тревогой почувствовал, что чего-то об этом человеке – том, которого только что уверенно и искренне защищал от ареста, – не знает и не понимает. А если так, остается ему только верить.

Чен слез с подоконника:

– Артур Христианович, Штейнберг – предатель. Я не успел вам доложить. А нам хотят подсунуть опасную фальшивку…

Глава 10. Меморандум