Niro. Сборник рассказов.

За время ужина Сергей узнал много интересного о семье Герхардтов — их родословную (тут говорил в основном барон), их семейные привычки (в разговор, перебив мужа, вступила Наталья Сергеевна) и о том, как скучно быть баронессой — выходить к столу в костюме, не ходить по улице позже девяти часов вечера, особенно с парнями (понятно, кого из семьи Герхардтов волновали подобные проблемы). Дружно позвякивали вилки и ножи, шуршали салфетки; Сергей время от времени незаметно нюхал свои руки, которые он вымыл перед обедом доселе невиданным мылом. Сам он по большей части молчал, объяснив лишь, что он студент четвертого курса медицинского института, живет в общежитии и мечтает стать хирургом. Да и некогда было распространяться — барон очень умело расправлялся с кроликом, и тот убывал просто на глазах; Каменскому пришлось включиться в эту гонку, и к концу ужина он понял, что из–за стола встать не сможет.

Анна по лицу Сергея догадалась, что он не просто сыт — он объелся. Она предложила Сергею пройти в гостиную. Тот повиновался — впрочем, с большим трудом.

Когда баронесса фон Герхардт своей маленькой ухоженной ручкой толкнула от себя широкие створки дверей гостиной, Сергей обомлел — но не от того, что ожидал увидеть, а скорее от обратного. В комнате не было того великолепия, которое представлял себе Каменский, еще сидя в столовой — не было положенного барону белого рояля и дубового паркета. Но зато была необычная для взгляда человека, живущего в спартанских условиях общежития, чистота. Все сверкало — и мебель темного цвета, и шикарная люстра, и даже оконное стекло было каким–то неестественно прозрачным.

Опустившись на диван, Сергей продолжал молча разглядывать гостиную. Анна стояла, прислонившись спиной к дверному косяку и сложив руки на груди, — чувствовалось, что она довольна произведенным впечатлением. Тем временем в дверях показался отец.

— Ну–с, молодой человек, — начал барон. — Как вы находите наше скромное гнездышко? Можете не стесняться в выражениях; тем более, я давно хотел узнать мнение современного тинэйджера о нас, уходящем поколении.

Барон присел за стол; ножки высокого стула жалобно скрипнули. Каменский тем временем пытался подобрать нужные слова.

— Вообще–то я… Мне… К тинэйджерам меня, пожалуй, поздновато относить… (Фон Герхардт улыбнулся в ответ — он был не согласен.) А если говорить о, как вы изволили выразиться, «гнездышке», то мне понравилось…

Сергей сказал это и тут же понял по лицу барона, что где–то допустил ошибку.

— «Понравилось»… — словно пробуя на вкус, повторил последнее слово Каменского фон Герхардт. — Знаете, Сергей, есть в этом слове что–то… Одномоментность какая–то. Вам понравилось — и все, и забыли! Так можно сказать о каком–нибудь фильме, о песне, державшейся на гребне популярности неделю, о красивой девушке, случайно увиденной из окна троллейбуса, но о квартире…

Каменский уже давно понял, что от него требуется, а барон все говорил и говорил. Анна покраснела — Сергей увидел это краем глаза. Видимо, гордость семьи Герхардтов за свое «дворянское гнездо» была больной темой в их семье…

— … Ведь поймите, молодой человек, — слегка повысив голос и наклонившись к Сергею, продолжал барон, — во все века говорили: «Мой дом — моя крепость!»

— Папа, — не выдержала Анна. — Ну сколько можно!

— Столько, сколько нужно, дочь! — не повернувшись, ответил барон. — Я хочу привить Сергею хоть малую толику любви к моему семейному очагу, который, я надеюсь, будет когда–нибудь и у него…

Была какая–то двусмысленность в этой фразе — Каменский не понял, в чем именно, потому что Анна перебила ход его мыслей:

— Не таким же способом! — нахмурив брови, возразила отцу юная баронесса. — Здесь не Пруссия…

Сергей не мог оторвать от нее взгляд. «Что со мной происходит?» — подумал он, а вслух сказал:

— Анна, не надо за меня заступаться. Твой отец очень логичен; я его понял и отвечаю ему еще раз — мне НРАВИТСЯ.

Он сделал ударение на последнем слове, и барон, гордо улыбнувшись, откинулся на спинку стула.

— Вот, Анна, видишь? В этом есть непреходящее уважение к своему дому, которое отныне у него будет возникать везде и всегда, лишь только он переступит порог любого другого «гнездышка».

Барон встал и медленно прошелся по комнате, заложив руки за спину, потом взглянул на часы и внезапно спохватился:

— Господи, Анечка, уже восьмой час пополудни, а у меня не сделана и половина работы на завтра! Вынужден вас покинуть (это адресовалось Сергею и сопровождалось коротким кивком головы), извините, ради бога…

И, что–то бормоча себе под нос, барон широкими шагами вышел из гостиной. Бухнула тяжелая дверь его личного кабинета, и все стихло. Анна, закусив губу, встала спиной к Сергею. Ей было стыдно за отца. Минута, другая… Тишина стала давить на Каменского.

— Анна, — тихо произнес он, но и от такого негромкого звука она вздрогнула, как от удара током. — Я, наверное, пойду…