Niro. Сборник рассказов.

Наблюдал это, барон, приподняв одну бровь, делал вид, что внимательно слушает, а сам думал на одному ему известную тему, изредка посматривая на фотографию в серванте, где его нестареющие глаза могли разглядеть даже орден на груди майора Прегера, врученный за спасение жизни инженера фон Герхардта. В эти моменты перед его глазами вставал тот день, когда… Когда произошло событие, круто изменившее его жизнь и жизнь его семьи. И в его ушах звучал крик «Саттер, огонь! Я приказываю!..» И как на горячую от зноя землю Сербии, словно в замедленном кино, падает автомат сержанта Саттера…

Да, барон был виноват, но не столько, чтобы… Но он дал честное слово. Он дворянин, и он обязан выполнить обещание. Когда–нибудь его дочь узнает об этой неприглядной истории и проклянет своего горячо любимого нынче отца… А может быть, и нет — вдруг это будет счастливый брак, счастливый по–настоящему, как в книгах, когда муж и жена настолько дополняют друг друга, что кажутся неразрывным целым и не понимают, как они раньше жили порознь; когда у них родится много милых чудесных детей и у них будет и мать, и отец, которые любят их так же, как любили они, зачиная их… А где–то в Америке седой сержант Саттер, узнав об этом, перестанет кричать во сне: «Нет! Обер–лейтенант… Вы… НЕНАВИЖУ… “, и спокойно уснет в первый раз за последние пять лет после увольнения его по ранению.

Тогда, шесть лет назад, после всего того, что случилось в Сербии, у барона возникла мысль о самоубийстве, но он не решился привести её в исполнение — Анне было четырнадцать лет, он не мог оставить её с одной матерью, тем более, что сам барон в то время уделял очень мало внимания своей дочери. А потом… Барон понимал, что смалодушничал, его смерть освободила бы Анну от нелепого обещания, но его угнетало то, что саму дочь радовал факт помолвки с героем–офицером, красавцем–арийцем, спасшим, как она знала по рассказам, жизнь её отца. Анна была заочно влюблена в Вальтера, и барон с болью отмечал, что Каменский занимает в её сердце гораздо меньше места, чем он того заслуживает. Подсознательно и Сергей чувствовал, что Анна далека от него так же, как и десять месяцев назад, но он приходил к ней, дарил цветы, предлагал прогулки, когда им обоим был нужен отдых от учебы, молча сносил все её претензии и безумно радовался, если ему удавалось развеселить её. Она стала для него самым дорогим человеком, которому он посвящал лучшие часы своего свободного времени. Про себя он ласково называл её «Малыш», не рискуя произнести это слово вслух. «Малыш…» — было что–то мягкое, нежное в этом слове; назвать так любимую девушку — все равно что упасть перед ней на колени. Это не американское ласково–снисходительное «Ваbу», тут все гораздо сильней, объемней, хотя… «Интересно, как будет «Малыш» по–немецки?» — подумал Каменский и в этот момент услышал сообщение диспетчера о прибытии самолета, нужного им. Им, но не ему.

Анна рванулась из автомобиля. Следом за ней с достоинством выбралась мать и поправила кружева на плечах. Барон остался внутри. Сергей удивленно ждал, когда фон Герхардт выйдет из машины, но тот не появлялся. Жена нетерпеливо постучала по крыше «Жигулей» и что–то сказала по–немецки. Хлопнула дверца, и барон медленно присоединился к семье.

На стоянке перед аэровокзалом возникла суета. У ворот нервно переминался с ноги на ногу молодой человек немного старше Каменского — он сжимал в руке букет роз и напряженно вглядывался в продолжающих выходить из автобуса прибывших пассажиров. Вот он, казалось, узнал того, кого встречал, но нет — снова продолжает стоять в той же позе и смотреть на летное поле.

Семья Герхардтов, как и сам Сергей, тоже вглядывались в лица тех, кто прилетел последним самолетом. Анна толкала отца в бок и все время спрашивала: «Ну, где же он?» Барон пожимал плечами. Каменский сел в машину. На хлопок дверцы обернулся один Герхардт.

Неожиданно на подъезде к стоянке произошло какое–то движение, люди расступились, машины прижались к обочине. До Каменского донесся звук сирены, и на техплощадку за багажным отделением влетел голубой «джип», словно сошедший с фотографии Прегера. Дежурный едва успел открыть ворота, а молодой человек с цветами мог распрощаться с жизнью, если бы вовремя не отскочил на клумбу. Замерев на несколько секунд за воротами, «джип» выключил сирену и помчался вглубь летного поля. Анна и Наталья Сергеевна в недоумении посмотрели на барона, ожидая от него объяснений. Фон Герхардт ничего не ответил, продолжая глядеть в сторону ворот.

Парень с розами подошел к дежурному по багажному отделению, что–то коротко спросил и получил еще более лаконичный ответ — кивок головы. Тогда он вновь подошел к воротам, кинул последний взгляд на замершие на позициях самолеты и швырнул цветы на асфальт.