Niro. Сборник рассказов.

«Я сошел с ума, — подумал Каменский. — Или это НЛО, или что–то в этом роде». Он потушил фонарик и сделал шаг вперед. Сияние стало бледнее. Скорее машинально, нежели успев сделать какой–то вывод, Сергей отступил обратно, и оранжевый огонь вспыхнул с новой силой.

— Понял… — шепнул атланту Сергей и остался стоять, где стоял.

Так продолжалось несколько минут — оранжевый ореол переливался, искрил, но не изменялся в размерах, охватывая только голову и немного плечи, а Сергей в недоумении разглядывал эту игру света. После цикла занятий по психиатрии он прекрасно знал, что этому есть свое название — «сложные зрительные псевдогаллюцинации», и понимал, что спастись от сумасшествия можно лишь в том случае, если все это происходит на самом деле. Он вновь шагнул вперед, и сияние опять стало гаснуть.

— Ну это же несерьезно, — обратился к атланту Каменский. — Что это значит? К чему вся это цветомузыка?

И вдруг он понял, что во двор музея не доносится ни звука — стихло все, будто город вымер. «Чертовщина какая–то! Надо с этим поскорее заканчивать!» — решил он и приблизился к атланту вплотную. Как Сергей и предполагал, свет исчез окончательно, но что–то неуловимо изменилось в позе статуи. Действительно, атлант теперь смотрел прямо перед собой, разогнув голову — Сергей, обходя его сбоку, увидел силуэт мощного подбородка, до этого спрятанного на груди.

Каменский, стоя за спиной гиганта, ущипнул себя за руку. Ничего не изменилось. Тогда он включил фонарик, решительным шагом вышел из–за спины и, направив луч в лицо статуи, хотел было сказать какую–то фразу о том, что во все эти проделки он, как студент вуза, не верит, но голос его сорвался — когда свет фонаря скользнул по глазам атланта, Каменский увидел, как у статуи СУЗИЛСЯ ЭРАЧОК!

Раскрыв от изумления рот, Сергей выронил фонарик в траву. К счастью, тот не разбился, и Каменский, не отрывая глаз от лица скульптуры, нагнулся за ручкой и снова направил её перед собой. И увидел — улыбку, морщины и глаза, живые и добрые.

— Мама дорогая… — в испуге отошел назад Каменский. Сердце его бешено колотилось, холодный пот заливал лицо, руки дрожали, да и вообще — чувствовал он себя так, словно упал в прорубь.

— Браки заключаются на небесах, — раздался в тишине вкрадчивый голос. Сергей видел, что губы атланта не шевелились. Вновь что–то изменилось в положении головы, но это «что–то» было таким неуловимым, что Каменский не понял — что именно.

— У барона слабое сердце… — вдруг сказал голос. — Завтра он умрет…

— Нет!!! — всем телом подался вперед Сергей. — Барон… Нет! Это…

— …правда, — договорил голос. — Но в каждой смерти есть свой плюс… Не пропусти его.

Каменский оторопело ждал продолжения, но его не было. Тогда он захотел сам вступить в разговор, но его оборвали:

— Я не прощаюсь. Мы еще увидимся — дважды.

Вновь засиял оранжевый свет, и Сергей, испугавшись его, отступил, споткнулся о бордюр клумбы и упал навзничь, ударившись головой о какой–то каменный цветок…

Очнувшись среди ночи у подножия атланта от мелкого дождя, он все спрашивал себя, откуда у него в голове взялись слова: «Браки заключаются на небесах…» И еще он знал, что завтра что–то случится с бароном. И все. Остальное словно испарилось из его памяти. Он тяжело поднялся, подождал, пока утихнет гулкая пульсация в висках и пошел домой по спящему городу. Атлант угрюмо смотрел ему вслед сквозь квадраты сети.

ГЛАВА 6.

Запах хлорамина не давал сосредоточиться. Эти больничные флюиды отбивали всякую охоту думать о происходящем, лезли в ноздри, словно дым, слегка щипали глаза. Санитар, разливший по глупости ведро с хлоркой, уже получил свое от сестры–хозяйки, но «аромат» все равно остался, и деваться от него было некуда. Сергей достал из кармана платок, на который он всегда брызгал немного одеколона, и поднес его к лицу. Стало на мгновение легче, но «ОЖЕН» в сочетании с хлорамином в итоге образовали такую немыслимую гамму, что Каменский в сердцах чертыхнувшись, запихал платок обратно в карман.

— Больничный запах неистребим, — невозмутимо произнес Костя Голубев, однокурсник Каменского. Они сидели у большого стола в процедурной на вертящихся табуретках, крутились из стороны в сторону, думая каждый о своем. На столе среди металлических лотков с использованными инструментами стояла бутылка водки и стакан. Пил один Голубев.

— Да–да, — увидев вопросительный взгляд Каменского, сказал Костя. — Больничный запах вечен, коллега, да будет вам известно. В стоматологии — эфир, в травме — гипсом несет и камфарой, в лаборатории — анализами всякими, не к столу будет сказано. А у нас в реанимации — чем придется. Сегодня, к примеру, хлоркой, а вчера старший ординатор бутылку ликера уронил, так весь коридор ежевикой благоухал.

Сергей рассеянно слушал Костю и вертел в руках использованный одноразовый шприц. «Уничтожить после употребления», — прочитал он на нем сбоку от шкалы делений. Губы его сжались в узкую полоску, он ударил кулаком по столу, и Голубев в испуге схватился за бутылку: