Вся семья Герхардтов сидела в «Жигулях», которые Сергей взял напрокат — мать и отец сзади, а Анна спереди — и, затаив дыхание, слушали доносившиеся через открытые окна автомобиля объявления диспетчера о прибытии самолетов. Они встречали майора Вальтера Прегера, прибывающего в десятидневный отпуск.
Анна была возбуждена, все время о чем–то говорила, постукивала пальцами по ручке двери, часто оборачивалась к матери, сидевшей за спиной у Сергея, и тогда Каменский замечал несколько странный взгляд и загадочную улыбку, которую Анна пыталась спрятать за невинным вопросом. Мать (ее Сергею хорошо было видно в зеркало заднего обзора) так же невинно отвечала, но глаза её одобрительно смеялись. Пару раз, неверно услышав сообщения диспетчера, Анна порывалась выскочить из автомобиля, но мать её вовремя останавливала. Как–то непонятно вел себя и сам барон — его не могли развеселить ни улыбающаяся дочь, ни радостная жена. Он, неподвижно уставившись в открытое окно и подперев подбородок кулаком, задумчиво смотрел в сторону березовой рощицы, примыкавшей к аэровокзалу с северной стороны.
Сергей открыл дверь, вышел из машины. Он сам не знал, зачем это сделал — внутри автомобиля было ничуть не хуже. Но Сергей не мог сидеть рядом с Анной в тот момент, когда она с таким явным нетерпением ждала другого мужчину, которого вообще–то знала только по фотографиям и рассказам отца. Он уже сто раз пожалел о том, что, поддавшись на уговоры Натальи Сергеевны, согласился отвести их в аэропорт. Сейчас он вспомнил, как непонимающе поднял на него взгляд из глубины своего любимого кресла сам барон, когда услышал, как Каменский произнес: «да, я согласен…» И еще Сергей вспомнил, что за сегодняшний день фон Герхардт, кроме холодно любезного «Доброе утро!» не сказал никому ни слова.
Ждали все — и мать, и дочь, и Каменский. Ждали майора Вальтера Прегера, командира отдельной специальной мотострелковой бригады. Баронесса ждала удачную пару для дочери, Анна — своего жениха, барон фон Герхардт ждал какого–то серьезного испытания своему жизненному укладу, а Каменский… Когда самолет с майором коснулся колесами бетона полосы, Сергея что–то остро кольнуло в спину, между лопатками, слева — там, где сердце, словно в него всадили стрелу…
Он был знаком с семьей фон Герхардтов уже десять месяцев — да, уже так много времени прошло с того памятного октябрьского дня, когда назло прекрасному созданию в зеленом платье Сергей чуть ли не в одиночку сумел поставить на землю огромную статую атланта. Каменский за эти десять месяцев не стал таким уж частым гостем барона и его близких, но раз в неделю он оказывался у них дома — то к обеду, то к ужину, то к чаю, по поводу и без повода. Он приходил и к Анне, приглашая её в кино или к морю, и к барону, у которого он брал книги по философии, да и Наталья Сергеевна не была лишена его внимания. Вся семья очень нравилась ему, в ней царили согласие, мир, уют, жизненный покой, и хотя каждый большую часть времени занимался своим делом — Анна училась на втором курсе филологического факультета, барон изобретал какой–то суперсовременный генератор, а Наталья Сергеевна пересчитывала свои экспонаты, умильно— вздыхал при взгляде на бесценные экземпляры скифской культуры или картины эпохи Возрождения — всегда находилось время все вместе собраться за столом у зеленого абажура в гостиной, поговорить на отвлеченные темы за чаем (а барон — за рюмочкой конька). Если же на таких семейных беседах присутствовал раза три в месяц Сергей — специально приглашенный или «случайно зашедший к Анечке» — то разговор немедленно уходил на медицинские темы. Затрагивались самые современные области — лечение рака во сне, происхождение СПИДа; о том, как огнестрельные раны изменяют генотип, и о том, «чего бы такого съесть, чтобы похудеть». Анна очень уважительно относилась к мнению Каменского, её мама все время охала и ахала, когда Сергей приводил пример из мировой практики, иногда привирая для поднятия авторитета медицины вообще и своего собственного — в частности. Барон же, имея очень дилетантские взгляды на врачевание, каким–то десятым чувством определял моменты этой высокохудожественной лжи и прятал улыбку за каким–нибудь вопросом; но, если быть откровенным, молодой студент произвел на Герберта фон Герхардта благоприятное впечатление, тем более, что… Конечно же, отец Анны понимал, кому предназначены все эти случайные визиты, философствование на туманные темы, плохо прикрытая гордость за причастность к миру белых халатов, эти взгляды через стол, где, подперев кулачками щеки, во все глаза смотрела на Каменского дочь.