Я вернулась от Скворца с жутким желанием что-нибудь уничтожить, мое тело изнывало и сводило зубы, потому что чесались руки и хотелось выместить всю злость и обиду, за поцелуи на мотоцикле, за признание в любви Лизе, написанное моим почерком, за все жестокие слова и разбитые надежды, что это когда-нибудь закончится. Я опять любила и ненавидела его одновременно. И я разгромила все, драла и кидала все, что видела, крушила мебель, била зеркала, пила вино, вырывала листы из книг и надеялась, что меня скоро отпустит и я успокоюсь. Вот только я никак не успокаивалась и решила выпить пару своих таблеток. Обычно, я никогда не пью больше двух, но у меня есть небольшой лайфхак для дней, когда особенно тяжело. Надо выпить четыре, этого недостаточно, чтобы отравиться, но тебя вырубает почти на сутки, и когда ты встаешь, организм успел отдохнуть принудительно. Это максимально допустимая суточная дозировка, но ее надо делить на несколько приемов. А если не делить, срубает мгновенно, что мне и требовалось. Я не знаю, что пошло не так, возможно их не следовало мешать с алкоголем… Только как все это вообще всплыло и меня забрали в больницу, для меня полная загадка.
— Проснулась? — на меня смотрит недовольная женщина, — Давай задирай халат, будем делать укол.
Я молча поворачиваюсь на бок и оголяю бедро, морщусь от противной боли и ложусь обратно.
— Нормально? — смотрит на меня из под очков, — Не мутит? Голова не кружится?
— Да нет… — отвечаю испуганно.
— Тогда иди, отправляй своих мужей, обход скоро, всем влетит! — она обиженно качает головой.
Я морщусь, вообще ничего не понимаю, но поднимаюсь, засовываю ноги в резиновые тапки не по размеру и иду за ней. В коридоре прохладно, обнимаю себя руками и кутаюсь в широкую, казенную сорочку. Мы доходим до поста, я останавливаюсь и округляю глаза. Рядом с дежурным, коридорным столом на стульях спят Скворец и Пашка. У обоих скрещены на груди руки, а головы устроены на плечо, по разную сторону друг от друга.
— Буди! — она меня подгоняет и снова смотрит недобро, — Весь мозг вынесли! Один буйный, просил спирта и отказывался уходить, второй нытик и просил пол таблетки Валидола. Оба твои что ли?
— Н-нет, — я обреченно качаю головой, — Мой только буйный.
О Господи… Я не думала, что если они встретятся в одном помещении, Пашка выживет, и тем более будет сидеть на соседнем стуле. Надеюсь, не получится, как с Гофманом, когда я ненадолго отлучилась, а они уже друзья.
— Эй, — я аккуратно трясу за плечо Скворца и он сразу дергается, задевает плечом Пашку и тот тоже открывает глаза, — Вы че тут делаете?
— Сучара, ты живая? — Скворец пытается проморгаться.
— Конечно, живая! Вы идиоты что ли? Что за цирк?
— А ну-ка не шуметь тут! — гаркает медсестра.
— Извините…
Они оба поднимаются и мы все вместе отходим к самому дальнему окну. Не могу выразить, насколько неловко стоять втроем, совсем рядом. Я нервно переминаюсь с ноги на ногу и бегаю глазами. Они выглядят перепугано, Пашка очень бледный, в мятой синей рубашке, а Скворец в своих широких пижамных штанах в клетку похож на пациента больницы. Растрепанный, заспанный, небритый. А еще на нем черная футболка, которая успела полежать и в ведре и в коробке, но на нем смотрится просто потрясающе, не смотря на то, что теперь она ему немного мала и стала сидеть в обтяжку. Смотрю сначала на нее, потом на него и из груди вырывается короткий, трогательный всхлип. Скворец кажется смущается, разрывает наш зрительный контакт и меняется в лице.
— Ну ты свалишь, нет? — рычит и грозно смотрит на Пашку.
— Вообще-то это жена моя, — Абрамов где-то находит свою наглость. Ой, как не кстати…
— Ччччч! — я сразу наваливаюсь на Скворца, пока он не успел дернуться, — Спокойно! Без пяти минут, бывшая… Только без рук, ладно?
Ситуация не меняется и в воздухе по прежнему витает напряжение.
— Пошли, — я киваю Пашке и смотрю, как Скворец мгновенно начинает дергаться и нервничать.
Мы отходим в сторону, останавливаемся ближе к выходу с этажа и я устало на него смотрю.
— Соседи позвонили, я приехал, а ты… Я не знал, что делать, ему позвонил… Подумал, ты бы хотела… Я за тебя очень испугался… — его голос дрожит.
— Пашка… — я вздыхаю, — За заботу спасибо, но иди, хотя бы сейчас мне ничего не порти… Я дышать рядом с ним лишний раз боюсь, а тут еще и ты… Вы и так на пару с матерью мне жизнь разрушили, ты своим благородством, она своими интригами… Можно хоть сейчас без вас пожить?
— Я просто очень сильно тебя любил…
— Мне от этого вообще не легче. Спасибо за беспокойство, но иди, пока живой…
Пашка как будто прирос к полу, стоит не двигается, с совершенно траурным выражением лица.
— Тебе хотя бы один день было со мной хорошо? — он смотрит на меня своими печальными глазами и так в меня всматривается, что на душе становится тяжело.
— Пару дней было… — говорю отстраненно.
— Ну… хотя бы так, — он опускает голову, недолго стоит рядом, я снова обнимаю себя руками и отворачиваюсь.