Нить наяды

Вытяжка бывшего хранилища работала исправно, поэтому можно было смело зажигать свечи. Он сделал это в определенной последовательности и сразу почувствовал едва ощутимое присутствие ЕГО.

ОН не всегда являлся сразу и только здесь. Там, наверху, в мерзостной суете людского бытия почувствовать ЕГО было невозможно. Это злило, порой окончательно лишало сил, и он бесился, мечтая лишь об одном: попасть сюда, где можно будет хоть несколько минут побыть с НИМ.

Компьютер загорелся жутким синеватым светом. Отцу он сказал, что разбил его в приступе ярости, и тот купил другой. Теперь их было два. Один легальный и этот. Портал для связи с НИМ.

Файл он решил выбирать наугад. Тот, на который укажет ОН.

Зажмурившись, он кликнул мышкой, открыл глаза и удивился. Зачем снова об этом? Почему? Неужели не все загадки отгаданы, не все смыслы поняты?

Он почувствовал нарастающее бешенство, но тут же усилием воли подавил в себе невольное сопротивление.

— Повинуюсь, — тихо промолвил он и начал читать.

«Помнила она об этом и через десять лет. Хотя убежала от своих воспоминаний очень далеко. В блестящий и холодный Петербург.

Теперь она известный литературный критик, поэтесса, властительница дум. Ее салон не обходит вниманием ни одна из знаменитостей. А их тут пруд пруди.

Зинаида Николаевна потянулась у окна и, бросив взгляд на затянутый пеленой дождя город, нахмурилась.

Лето девяносто шестого приходить явно не торопится. Затерялось? Или просто обленилось?

Да, как она запамятовала! Сегодня же у них с Дмитрием важный выход. Издатель Суворин устраивает прием. Не отвертеться.

Зинаида Николаевна не хотела лишь одного: чтобы к Алексею Сергеевичу заявился Аким Волынский. Сама не знала, почему. С ним — полулюбовником или полудругом — все было кончено еще в прошлом году, но и теперь иногда что-то зудело в груди тоненько и противно.

Прием планировался на Фонтанке, в Театре Литературно-артистического кружка, в честь закрытия сезона, который в тысяча восемьсот девяносто шестом был столь удачным, что Суворин расщедрился на французское шампанское и устриц.

Июнь только чуть растопил петербургский холод, да и моросило, но Зинаида решила ехать в открытой пролетке в белой тунике с широкими, откинутыми назад рукавами, что шевелились за спиной, точно крылья.

Мережковский, разумеется, вытаращил глаза.

— Зина, ты только на прошлой неделе температурила! Нельзя же не понимать, в конце концов!

Она все прекрасно понимала. Ее вялотекущая чахотка в Петербурге постоянно напоминала о себе повышенной температурой и болями в груди. Но ведь болезнь давно стала частью ее самой. Она даже бравировала ею, напоминая всем, что смерть с детства идет за ней по пятам. Они просто как сестры-двойняшки. «Болезнь — это хорошо, потому что скоро. Ведь надо же умирать от чего-нибудь», — говорила одна из ее героинь мисс Май.

Еще целый час ушел на макияж. Она сама не знала, почему ей так нравится «мазаться»: густые, слишком откровенные белила, искусственный румянец и ярко-красная помада на узких губах.

Нет, пожалуй, все-таки знала. Накладывая грим, она прятала свое лицо, потому что не хотела, чтобы кто-то видел ее настоящую. Лучше пусть называют насквозь искусственной и фальшивой. С вывертами, как сказала эта бездарность Тыркова-Вильямс. Пусть. Иначе слишком мучительно. И больно.

Июнь она ждала со страхом. Нет, не тем очевидным и понятным, с каким ожидают смерти, но интуитивным, глубинным, а потому еще более изматывающим.

Шестое июня восемьдесят шестого года. Этот день запечатлелся навечно. Прошло ровно десять лет, а все, будто вчера. Нет! Словно мгновение назад!

Горничная закончила укладывать ее длинные золотистые волосы в вычурную прическу, и Зинаида обвязала голову лентой с черным камнем так, чтобы он лег на середину лба. Так еще надежней. Все будут впиваться взорами в подвеску, и никто не заглянет в глаза. Может, еще черный крест на грудь повесить?

Она подумала и не стала. Этот манок прибережет для другого раза.

Разумеется, она понимала, что ту историю надо вынуть из мозга и забыть раз и навсегда. Но как? Как прогнать видение страшной «серой обезьяны», нависающей над распятым белым телом, безжизненным, растерзанным? Как стереть кошмар в виде убегающего безобразного существа с повисшими вдоль тела длинными руками?