Нить наяды

Печали есть повсюду…
Мне надоели жалобы;
Стихов слагать не буду…
О, мне иное жало бы!

Она не ждала ни весны, ни лета, словно чувствовала, что они не принесут душе желанного просветления, однако о страшном, случившемся много — уже тридцать — лет назад не вспоминала.

Возможно, потому, что вскоре после возвращения из Франции узнала: Кружилин съехал из квартиры на четвертом этаже и давно.

Она решила, что поднимать из небытия шестое июня шестого года не будет и ничего выяснять не станет.

И не стала, похвалив себя за выдержку.

Однако накануне прихода июня тысяча девятьсот шестнадцатого что-то как будто екнуло.

Да нет! Это просто фантомные боли.

В последний день мая в Александринке давали пьесу Мережковского «Романтики» в постановке Мейерхольда. Зинаида Николаевна поехала с сестрами Татьяной и Натальей в театр, оставив мужа дописывать статью для «Русской мысли».

— Нечего попусту время тратить, — заявила она.

Пьеса мужа имела успех, и Зинаида с удовольствием лорнировала дам в ложах, чтобы убедиться: они в восхищении.

В какой-то момент она даже развеселилась, глядя, как раздражают ее откровенные разглядывания.

Какой-то человек вошел в ложу у самой сцены и сел, облокотившись.

Что-то в его облике показалось знакомым, и она направила на него лорнет.

Где-то она уже видела его. Но где?

Тут на сцене появилась Инна Стравинская, и человек, привстав, весь подался вперед, упершись руками в ограждение.

Поклонник. Ну и пусть.

Зинаида Николаевна стала смотреть на сцену и увлеклась игрой.

В конце актеры вышли на поклон, и тут она невольно уже заметила, как сидевший в ложе и пожирающий Стравинскую глазами человек встал и направился к выходу. Наклонившись вперед и свесив длинные руки.

Серая обезьяна!

Видимо, она невольно издала какой-то звук, потому что Наталья, встревожившись, взглянула ей в лицо.

— Что, Зина?

— Ничего. Душно.

— Выйдем?

Она кивнула, и они поспешили выйти из ложи. Сестры хотели ехать домой, но Зинаида неожиданно сказала, что прогуляется. Разумеется, одна.

Пожав плечами, Тата с Натой уехали, а Зинаида направилась в скверик перед театром, села на лавочку и стала смотреть на памятник Екатерине Второй. Среди фигур, окружавших императрицу, ей больше всего нравился Потемкин. Что-то было в его фигуре насмешливо-ерническое. Вот, дескать, вам!

Она сидела так почти час, а потом встала и торопливо направилась к служебному выходу из театра.

Она почти дошла, как вдруг — хорошо, что не успела выйти из тени деревьев — увидела надворного советника Кружилина. Он тоже ожидал кого-то, и, кажется, она знала, кого именно.

Через несколько минут в сопровождении нескольких актеров и актрис вышла Стравинская. Подъехал таксомотор, какой-то тучный господин усадил Инну и, кряхтя, залез следом. Автомобиль фыркнул и покатил в сторону Гостиного двора.

Когда шум мотора затих, а актеры разошлись, Кружилин вышел из кустов и, оглянувшись, — Зинаида резко отпрянула в тень — двинулся по направлению к улице Росси, что начиналась прямо за театром.

Она хотела проследить за ним, совершенно упустив из виду опасность, которая ее ожидала, но что-то подсказало: бесполезно.

И она остановилась.

В голове было так пусто, что аж звенело. Так же, как тогда, замерев от ужаса, не в силах оторваться, она смотрела, как он вырезает ножом кровавый знак. А кровь все стекает и стекает по мертвенно-белому растерзанному телу.

Серая обезьяна.

Зинаида сжала зубы и заставила звон исчезнуть. Хватит носить это в себе и даже через тридцать лет продолжать расплачиваться за тот липкий страх.

Серая обезьяна.

Есть лишь один способ избавиться от него навсегда.

И теперь — только теперь — она поняла, как следует поступить.

Потом Зинаида так и не вспомнила, как добралась до дома. Пару дней даже казалось, что она серьезно заболеет, но что-то зреющее в ней не позволило уйти в болезнь. Заболеть — значит, спрятаться. Довольно она пряталась. Больше не позволит владеть собой этому жуткому страху.

Шестое июня выдалось пасмурным. Тучи громоздились над городом, и стало очевидно, что серой обезьяне можно радоваться. Гроза — а она точно будет — станет его триумфом. То есть может стать, если что-нибудь не помешает. Или кто-нибудь.

Она прислушалась к себе и поняла, что готова. Совершенно.

Шестого спектакля не было, поэтому в театр Инна не поехала, а пошла с подругой по магазинам. Бог весть, что они собирались там купить, ведь из-за войны товары из Франции и Англии не завозились. О Германии и говорить нечего. Но женское неистребимое гнало их вдоль Невского несколько часов. В итоге никакого удовольствия от созерцания холщовых панталон, уже немодных, а потому никому не нужных корсетов и фланелевых ночных сорочек вместо батистовых они не получили, и у Инны разболелась голова. Они с подругой распрощались возле Аничкова моста, после чего Стравинская отправилась домой и прилегла отдохнуть.