Два короля представляют нравы, нравственность нравов, и оба полюса этой нравственности, оба полюса культуры. Они представляют родовую деятельность, заключенную в доисторическом принципе определения нравов, но также в постисторическом продукте, в котором нравы упразднены. Они отчаиваются, поскольку присутствуют при триумфе «черни»: они видят, как к самим нравам прививаются силы, искажающие родовую деятельность и в ее принципе, и в продукте [491]. Человек с пиявками представляет продукт культуры как науки. Он – «совестливый духом». Он возжелал уверенности, захотел присвоить науку и культуру: «Лучше не знать вовсе ничего, чем обладать множеством полузнаний». И в этом порыве к уверенности он узнаёт, что наука – это даже не объективное познание пиявки и ее первопричин, но всего лишь познание «мозга» пиявки, познание, не тождественное пиявке, потому что оно еще должно отождествить себя с пиявкой, мыслить, как она, и подчиниться ей. Познание – это жизнь против жизни, жизнь, которая надрезает жизнь, но только пиявка надрезает жизнь, только она есть познание [492]. Последний Папа превратил свое существование в долгое служение. Он представляет продукт культуры как религии. Он служил Богу до конца и потерял на службе глаз. Утраченный глаз – это, несомненно, глаз, который мог видеть активных, утверждающих богов. Оставшийся глаз следует за иудеохристианским Богом на протяжении всей Его истории, он видел ничто, весь негативный нигилизм и замещение Бога человеком. Это старый слуга, отчаявшийся после смерти своего господина: «Я теперь без господина, и тем не менее я не свободен; так что нет для меня больше радости, кроме приносимой воспоминаниями» [493]. Добровольный нищий обошел всех представителей рода человеческого, от богатых до бедных. Он искал «царствия небесного», «счастья на земле» как награды, но вместе с тем как продукта родовой и культурной человеческой деятельности. Он хотел знать, кому принадлежало царство сие и кто представлял эту деятельность. Наука, нравственность, религия? Или нечто иное – бедность, труд? Но для бедных царствие небесное столь же недостижимо, как и для богатых: всюду чернь, «чернь наверху, чернь внизу!» И всё же добровольный нищий обрел царствие небесное – единственную награду и подлинный продукт родовой деятельности, – но только у коров, в родовой деятельности коров. Ведь коровы умеют пережевывать, а пережевывание – продукт культуры как таковой [494]. Тень – это сам странник, сама родовая деятельность, культура и ее движение. Смысл странника и его тени в том, что странствует только тень. Странствующая тень – это родовая деятельность, но когда она утрачивает свой продукт, утрачивает свой принцип и, обезумев, ищет их повсюду [495]. – Два короля – стражи родовой деятельности, человек с пиявками – продукт этой деятельности как науки, последний Папа – продукт этой деятельности как религии; добровольный нищий хочет знать, что продукт соответствует этой деятельности за пределами науки и религии; тень же – та самая деятельность, при этом утратившая свою цель и ищущая свой принцип.
Мы исходили из того, что высший человек разделяется на две разновидности. Но на самом деле у каждого из двух персонажей, представляющих высшего человека, есть два аспекта, в соответствии с переменной пропорцией; каждый персонаж представляет как реактивные силы и их триумф, так и одновременно родовую деятельность и ее продукт. Мы должны учитывать этот двойной аспект, чтобы понять, по какой причине Заратустра относится к высшему человеку двояким образом: то как к врагу, не гнушающемуся никакими ловушками и низостями, чтобы сбить Заратустру с пути; то как к гостю, почти товарищу, который принимается за дело, близкое делу самого Заратустры [496].
8. Является ли человек по существу «реактивным»?