Ницшеанские размышления. Очерки по философии маргинальности

Запреты этого типа выполняют в тексте особую функцию: они делают значимым нарушение установленных границ. Так в пространство художественного текста включается еще один конститутивный элемент: трансгрессия. Текст как модель универсума строится на основе полагания границ и их преодоления, утверждения нормы и ее последующего нарушения, установки запретов и их трансгрессии. Только таким способом конечное получает возможность выражать бесконечное. Бесконечное само по себе не подлежит позитивному выражению, оно не может быть заключено ни в какие границы. Текст, в свою очередь, не может выстраиваться без установления границ и полагания пределов. Это противоречие снимается (но никогда не устраняется полностью) посредством трансгрессии. Лотман подтверждает свои концептуальные выводы анализом обширного текстового материала. Так, он показывает, что установка нормы и ее нарушение пронизывает все уровни поэтического текста, в том числе его ритмическую организацию: «Ритмическое построение стихотворения представляет собой сложное соотнесение упорядоченностей и их нарушений. Причем сами эти нарушения – упорядоченности, но лишь другого типа».[313] Ритмическая последовательность, утверждаемая в качестве нормы, формирует у читателя «инерцию ожидания», на фоне которой отклонение от нормы воспринимается как значимое нарушение. Так поэтический текст разворачивает ««игру» упорядоченностей и их нарушений».[314] Одним из примеров этой игры выступает в поэзии «закон третьей четверти». Суть этого закона состоит в том, что в четверостишии, как правило, «первые две четверти устанавливают некоторую структурную инерцию, третья ее нарушает, а четвертая восстанавливает исходное построение, сохраняя, однако, память и об его деформациях».[315]

Трансгрессивные феномены в пространстве художественного текста не только нарушают определенные нормы, но и косвенным образом способствуют утверждению этих норм: «анормативное, внесистемное как художественный факт существует лишь на фоне некоторой нормы и в отношении к ней. Там, где нет правил, не может быть и нарушения правил».[316] Для создания эстетического эффекта норма требует трансгрессии, но и трансгрессия, в свою очередь, требует нормы. Не только нарушения становятся значимыми на фоне правил, но и сами правила обретают большую значимость на фоне нарушений. Так, в пределе, кощунство может оказаться формой богопочитания.[317] От этой мысли ведут многочисленные нити к Ф. Ницше, к М. М. Бахтину.

Трансгрессия в пространстве художественного текста получает статус события: «Событием в тексте является перемещение персонажа через границу семантического поля».[318] Событие – это «значимое уклонение от нормы (…поскольку выполнение нормы «событием» не является)».[319] «Событие – всегда нарушение некоторого запрета, факт, который имел место, хотя не должен был его иметь».[320] Из приведенных определений видно, что событие есть трансгрессивный феномен по существу. Событие это и есть трансгрессия.

В европейской философии XX столетия событие станет одним из базовых концептов фундаментальной онтологии М. Хайдеггера и логики смысла Ж. Делёза. Для Хайдеггера событие (das Ereignis) есть «просвет», разомкнутость бытия, присутствие бытия (ist da). Событие есть «онтологическое различие»: обнаружение бытия в сущем как того, что само не является сущим. Это означает, что ключевым моментом в событии как онтологическом феномене является различие. Эта тема получит дальнейшее развитие в работах Ж. Деррида и Ж. Делёза. Для Делёза событие будет означать рождение смысла как «позитивной дизъюнкции»: «Вместо исключения некоторых предикатов вещи ради тождества ее понятия, каждая «вещь» раскрывается навстречу бесконечным предикатам, через которые она проходит в то самое время, как утрачивает свой центр, то есть свою тождественность в качестве понятия или я [moi]».[321]