Второй тип утверждается в неклассической философии. Для него характерно определение истины как сугубо трансгрессивного феномена: «Однако возможна и такая структура текста, при которой художественные точки зрения не фокусируются в едином центре, а конструируют некий рассеянный субъект, состоящий из различных центров, отношения между которыми создают дополнительные художественные смыслы».[339]
В такой структуре истина понимается не как единый и универсальный центр, но как пересечение множества перспектив: «Истина, с авторской позиции, возникает как некоторый надтекстовый конструкт – пересечение всех точек зрения».[340] Вследствие отсутствия единого центра, который позволял бы снять противоречия, в литературе постметафизического периода утверждается борьба разных точек зрения. Поскольку теперь нет возможности выделить приоритетную точку зрения, каждая начинает претендовать на утверждение собственной значимости и на право быть доминирующим способом толкования бытия и мира. В терминологии ницшевской философии речь здесь идет о воле к власти. В концепции Э. Лакло и Ш. Муфф данная ситуация борьбы различных дискурсов будет определяться как антагонизм.[341][342] Борьба может разрешиться утверждением гегемонии одной из перспектив. Либо утверждению будет подлежать сама множественность точек зрения, а их неразрешимые столкновения и пересечения будут образовывать сложную полифоничную ткань художественного текста: «Так возникла та сложная «многоголосная» структура точек зрения, которая составляет основу современного художественного повествования».4 Базовыми характеристиками повествования такого типа будут увеличение сложности и непредсказуемости и, как следствие, рост информативности текста.Такой тип организации художественного текста ориентирован уже не на метафизическую Идею, но на живую Жизнь. В философии жизни, начиная с Ницше, основными характеристиками Жизни выступают многообразие и вариативность, подвижность и открытость, переступание установленных пределов. Именно такой представлена жизнь в «Так говорил Заратустра»: «Смотри, – говорила она, – я то,
Утверждение бесконечных интерпретаций вместо единой универсальной точки зрения или субстанции приводит к раскрытию игрового аспекта существования и открывает пути творческого отношения к миру. Как отмечает И. Т. Войцкая: «Антииерархический и антитрансценденталистский импульс в искусстве принес с собой пафос всеобщего порождения и безграничного творчества».[344]
Анализируя стихотворение Н. А. Заболоцкого, Лотман пишет: «Творчество освобождает мир от рабства предопределенности и создает свободу возможностей, казавшихся невероятными».[345] Иными словами, творчество делает возможным невозможное. Но это и есть определение трансгрессии. Так, А. А. Грицанов дает следующую трактовку данному феномену: «Трансгрессия – концепт философии постмодернизма, фиксирующий феномен преодоления непроходимой границы, и прежде всего барьера между возможным и невозможным».[346] Если творчество понимается как создание того, что в определенной перспективе ценностей и существования казалось невозможным, то отсюда следует, что творчество есть трансгрессивный феномен по существу. Преодолевая установленные границы, творчество раскрывает новые пути существования и смыслообразования.Таким образом, завершая данную часть исследования, можно сделать вывод, что концептуальные разработки Ю. М. Лотмана имеют фундаментальное значение не только для литературоведения, но и для философии. Лотман принадлежит к тому кругу мыслителей, в творчестве которых осуществляется становление новой парадигмы философской мысли – онтологии трансгрессии.
3.3. Поэтика трансгрессии в художественной прозе: М.Горький