Ницшеанские размышления. Очерки по философии маргинальности

Образы разорванного, разнородного и неорганизованного существования будут преследовать Самгина в ночных кошмарах. В третьей части Горький описывает сон, в котором герой вступает в борьбу со своим двойником: «Самгин высоко поднял его и швырнул прочь, на землю, – он разбился на куски, и тотчас вокруг Самгина размножились десятки фигур, совершенно подобных ему; они окружили его, стремительно побежали вместе с ним, и хотя все были невесомы, проницаемы, как тени, но страшно теснили его, толкали, сбивая с дороги, гнали вперед, – их становилось все больше, все они были горячие, и Самгин задыхался в их безмолвной, бесшумной толпе. Он отбрасывал их от себя, мял, разрывал руками, люди лопались в его руках, как мыльные пузыри; на секунду Самгин видел себя победителем, а в следующую – двойники его бесчисленно увеличивались, снова окружали его и гнали по пространству, лишенному теней, к дымчатому небу».[359] Умножение двойников, копий означает утрату сущности: копии уничтожают платоновский эйдос, переводя существование в план симулякров (еще один концепт, выражающий «ситуацию постмодерна»).

В четвертой части Клим Самгин найдет художественный аналог своего самого сокровенного опыта – в Берлине он увидит картину Босха: «Произвол художника разорвал, разъединил знакомое существующее на части и комически дерзко связал эти части в невозможное, уродливое. Самгин постоял пред картиной минуты три и вдруг почувствовал, что она внушает желание повторить работу художника, – снова разбить его фигуры на части и снова соединить их, но уже так, как захотел бы он, Самгин».[360]Посещение музея происходит сразу после воспоминания стихов Тютчева о хаосе. Поэтический код дополняется живописным, усиливая основной онтологический мотив произведения Горького. Босх становится для героя матрицей, посредством которой он будет в дальнейшем осуществлять свое восприятие мира и людей. Так, например: «Большинство людей – только части целого, как на картинах Иеронима Босха. Обломки мира, разрушенного фантазией художника», – подумал Самгин и вздохнул, чувствуя, что нашел нечто, чем объяснялось его отношение к людям».[361]

Образ людей-обломков представлен у Ницше в «Так говорил Заратустра»: «Поистине, друзья мои, я брожу среди людей, как среди обломков и кусков людей! (wie unter den Bruchstiicken und GliedmaCen von Menschen!) Для меня ужасное зрелище – видеть человека раскромсанным и разбросанным (zertrummert und zerstreuet), как будто на поле кровопролитного боя и бойни. И если переносится мой взор от настоящего к прошлому, всюду находит он то же самое: обломки, куски людей и ужасные случайности (Bruchstiicke und Gliedmafien und grause Zufalle) – и ни одного человека!».[362] В свою очередь, этот образ восходит к древнему архетипу разъятого на части тела, подробный анализ которого на материале культуры средневековья и Ренессанса был осуществлен М. М. Бахтиным. Разорванное на части тело является символом будущего творческого воссоединения, источником творческой силы. Так это было у Ницше: «Я брожу среди людей, как среди обломков будущего, – того будущего, что вижу я. И в том все мое творчество и стремление, чтобы творить и соединять воедино то, что является обломком, и загадкой, и ужасной случайностью».[363] Эта идея была представлена уже у Анаксагора, у Эмпедокла. В учении древних мыслителей отделенные друг от друга части соединяются силой Духа (Анаксагор) или Любви (Эмпедокл).