Нью-Йоркская школа и культура ее времени

В дополнение к глубокомысленным статьям по таким экзотическим предметам, как самоубийство, кино Чарли Чаплина, живопись Паоло Уччелло (о которой писал Арто) и абсурдная поэзия XIII века, в журнале предлагались репродукции произведений племенного искусства, например индейцев из Нью-Мексико, которых Бретону удалось повидать in situ[9]. В одном номере со вторым манифестом Бретона (от 15 декабря 1929 года) был опубликован сценарий фильма «Андалузский пес». (Когда Леви через несколько лет начал писать свою книгу, он включил туда и сценарий фильма «Господин Фот», автором которого был единственный признанный европейцами американский сюрреалист Джозеф Корнелл.)

В ситуации политического смятения тридцатых годов сюрреалисты начали обращать все больше внимания на политические вопросы, особенно на вопрос интернационализма. Начиная с 1930 года они часто выступали с критикой патриотизма и шовинизма, а также таких французских институтов, как католическая церковь с ее реакционным политическим маневрированием. Элюар осуждал ура-патриотизм и колониализм, в частности применение французскими властями пыток в 1932 году в Индокитае. Сюрреалисты все чаще обращались к Ленину, Марксу, Энгельсу и Гегелю, особенно к Энгельсу, чьи взгляды и язык больше соответствовали их целям. Энгельса цитировали Бретон, вознамерившийся развенчать коммунистическую агитацию в пользу «пролетарской литературы», и – бок о бок с Лотреамоном (на равно случайных основаниях) – Тристан Тцара в своей знаменитой статье «Поэзия должна создаваться всеми».

У журнала «Минотавр», первый номер которого вышел в 1933 году, был более широкий круг авторов и более разнообразное содержание, чем у предшествующих журналов. Его издатель Териад продолжил дело построения сюрреалистической традиции, опубликовав сцены из «Короля Убю» Альфреда Жарри, отрывки из Рембо (и его гороскоп), антологию текстов Малларме и комментарии Бретона о мастерах «черного юмора» – Лихтенберге, Граббе, Русселе, Кафке. Там же печатались квазинаучные тесты и многочисленные антропологические материалы. Молодой поэт и антрополог Мишель Лейрис активно участвовал в подборе, как было заявлено, «этнологических и археологических статей в свете истории религий, мифологии и психоанализа». Он собственноручно составил примечательный отчет об этнографической экспедиции «Миссия Дакар – Джибути» (1931–1933), в которой принимал участие, и описал погребальные танцы племени догонов. В журнале появлялись статьи по естественной истории, в том числе поразительный очерк Роже Кайуа о богомоле как автомате, самке-хищнике и мифологическом существе. Наконец, в «Минотавре» печаталось множество высококачественных репродукций работ Пикассо, Дали, Дерена, Брассая, Матисса, Джакометти, Беллмера, Массона, Клее и Корнелла (единственного американца). В последнем выпуске журнала, вышедшем в мае 1939 года, была опубликована статья Курта Зелигмана об индейском племени хайда, которая заканчивалась тем же, с чего начал Бретон в 1924 году, – разоблачением европейского рационализма: «Перед лицом неизбежного краха рационализма, который мы предвидели и засвидетельствовали, жизненно важным решением является не отступление, а продвижение к новым территориям».

Одним из первых американских сюрреалистов, признанных в Европе, был Джозеф Корнелл. «Варьете минералога» (1939) – одна из его ранних коробок. Собрание Джеймса Меррила. Фото Джеффри Клементса.

Красной нитью по всем этим публикациям проходил упорный поиск жизнеспособной традиции. Хотя на словах сюрреалисты отвергали прошлое, они неустанно искали в нем зачатки новых идей – почву, необходимую любой теории. Важность бессознательного, причудливого, удивительного, которую они пропагандировали, всегда подавалась в контексте прецедентов, но прецедентов, как можно более отдаленных во времени и пространстве. Отстраненность сюрреалистов от злобы дня имела большое значение для многих американцев, встревоженных угрожающими сигналами, приходившими из-за рубежа вплоть до начала войны. Она позволяла им отступить от требований местной традиции и избежать оков «вкуса». Ценным для замкнутых, по общему признанию, американцев оказалось и особое внимание Бретона к «конвульсивности».