Барр и его покровители жили в мире буржуазных ценностей, которые и подвергались критике. Хотя сам Барр придерживался явно либеральных политических взглядов, его ближайшие друзья с политической точки зрения были не столь респектабельны. В связи с этим можно вспомнить скандал, разгоревшийся после того, как Филип Джонсон, организатор великолепной выставки 1932 года, посвященной европейскому модернизму в архитектуре и оказавшей значительное влияние на американское зодчество, в 1935 году ушел со своего поста в музее, чтобы присоединиться к Хьюи П. Лонгу и его сторонникам в Луизиане. Все чаще звучали требования открыть музей для современного американского искусства, которое подвергалось критике со всех сторон. Одних возмущала его авангардистская направленность, других – безразличие к событиям Великой депрессии. Тогда музей организовал несколько выставок на местном материале, одна из которых, «Новые горизонты в американском искусстве», была отобрана Холгером Кэхиллом, в то время государственным руководителем Федерального художественного проекта. Были показаны, среди прочего, эскиз Горки для фрески в аэропорту Ньюарка, а также работы Брукса, Эвергуда, Несса, Болотовского (одна из редких абстрактных картин), Брауна, Стюарта Дэвиса, Виллема де Кунинга, Джорджа Макнила и Марсдена Хартли. Благосклонное отношение Барра к произведениям художников, участвующих в Федеральном проекте, показалось многим художникам-абстракционистам чрезмерным. В итоге Эд Рейнхардт, тогда молодой задиристый член объединения «Американские художники-абстракционисты», вышел в пикет, обвинив Барра и музей в игнорировании великой модернистской традиции абстрактного искусства как в США, так и за границей. (В этом обвинении не была учтена важная выставка Баухауса, прошедшая в музее в 1938 году, однако тогда Баухаус не пользовался большой популярностью среди американских художников, в значительной степени из-за его утилитаристских устремлений.) Карл Холти, учитель Рейнхардта, назвал музей «королевским двором XVIII века, где распоряжаются министры и начальники гарнизона, пока не получат затрещину сверху и не станут пешками»65
. Рейнхардт на этом не остановился и в 1940 году вместе с другими абстракционистами потребовал проведения новой политики. «Разве не должно “современное” включать в себя и “авангард”?» – саркастически спрашивали они, предлагая музею устроить выставку Хартунга, Маньелли, Эльона (побывавшего в Нью-Йорке), Эггелинга, Шимы, Макса Билля и других европейских абстракционистов. Политический накал того времени, несомненно, повлиял на американских художников и скульпторов, которым было все труднее осознать конфликт искусства и политических убеждений. Непринужденный полемический дискурс, позволивший европейцам, особенно сюрреалистам, решить проблему на словесном уровне, не годился для Нью-Йорка. В дело вмешались профсоюзы и объединения художников. Но главное – вмешалась Гражданская война в Испании.Среди художников и писателей трудно было найти таких, кого не волновали бы репортажи из Испании или у кого не было бы хотя бы одного друга, отправившегося добровольцем в интернациональные бригады. В том смутном образе, который присутствовал в мыслях каждого, Испания казалась огромной из-за ее отдаленности. Когда новости о бедствиях западной культуры достигли Нью-Йорка, все, преданные современному искусству, говорящему на языке абстракции, задумались над своей позицией, тогда как другие, стремившиеся наполнить свое искусство политическим содержанием, убедились в своей правоте. С распространением слухов о том, что Пикассо занял пост директора Прадо, его стали уважать еще больше, и когда в 1937 году вновь собрался Конгресс американских художников, Пикассо направил его делегатам послание, в котором заверял, что как директор музея Прадо примет все необходимые меры для защиты художественных ценностей Испании.
Я хочу напомнить вам сегодня, что всегда верил и верю: художники, живущие и работающие с духовными ценностями, не могут и не должны оставаться безразличными к конфликту, в котором оказались под угрозой высочайшие ценности гуманности и цивилизации66
.