Нью-Йоркская школа и культура ее времени

Все те, кто колебался между полюсами социально значимой живописи и великой модернистской традиции абстрактного искусства, нашли в словах Пикассо утешение, получив готовое логическое объяснение своей потребности выразить не только пластические ценности. Возник новый всплеск интереса и к самому Пикассо, и к таким художникам, как Джон Хартфильд, который пытался помешать подъему фашизма с помощью образов, полных горечи и большой художественной силы. В 1938 году живейший интерес вызвала выставка семидесяти пяти блестящих фотомонтажей Хартфильда в A.C.A. Gallery. Но еще больше посетителей пришло в начале 1939 года в галерею Валентайн, чтобы увидеть «Гернику». Выставку финансировал Конгресс американских художников, а средства от нее направлялись на помощь испанским беженцам. Таких откликов прессы и широкой публики, как «Герника», в Америке, несомненно, не вызывало дотоле ни одно произведение современного искусства. Особенно глубоко полотно взволновало художников. Многим Пикассо указал путь разрешения конфликтов, омрачившие их жизнь в тридцатые годы. Предложив символическую и мифологическую привязку, позволившую достичь должной универсальности, и при этом сохранив актуальное значение избранной темы, он показал, как художник может совместить архетипический символ, за который ратовали сюрреалисты, с выражением своего общественного сознания. Его жест имел далеко идущие последствия для американских художников, умами которых прочно завладела Гражданская война в Испании. По меньшей мере для одного из них, Роберта Мазеруэлла, проблемы, поставленные титаническим жестом Пикассо, задали направленность всего дальнейшего творчества.

Впечатление от Гражданской войны в Испании навсегда врезалось в память Роберта Мазеруэлла, как свидетельствует об этом один из множества вариантов его картины «Испания», созданный около 1964 года. Фото Джеймса Мэтьюса. Публикуется с разрешения художника.

Период 1936–1940 годов полнился раздумьями о Гражданской войне в Испании и грядущей мировой войне. Многие нью-йоркские художники ходили на лекции и собрания, посвященные сбору средств для испанских республиканцев. На некоторых из них появлялись такие крупные и влиятельные фигуры, как Андре Мальро, с жаром говоривший о своем пребывании в Испании, предупреждая слушателей о том, что фашизм нужно остановить прежде, чем пламя войны охватит весь мир. Никто не мог остаться безучастным, когда Мальро описывал длинную цепочку раненых, спускавшихся с гор к себе в лагерь в сопровождении крестьян, – «величайший образ братства, который мне довелось увидеть», – или рассказывал, как в первый день нового 1937 года игрушки, присланные испанским детям со всего мира, были выложены на арене для боя быков в Мадриде, но, когда дети пришли за ними, город начала бомбить эскадрилья юнкерсов. Позже, когда дети вернулись за подарками, никто из них не притронулся к игрушечным самолетикам⁶⁷.

Год спустя издательство Random House опубликовало перевод романа Мальро «Надежда». До публикации этой книги американская известность Мальро-писателя ограничивалась узким кругом интеллектуалов. Те, кто слушал его в 1937 году в нью-йоркском зале «Мекка-Темпл», почти ничего не знали о его произведениях и признавали за ним авторитет, следуя рекомендациям узкого кружка красноречивых почитателей. Однако теперь творчество Мальро горячо обсуждалось. Сложное переплетение человеческих судеб, свойственное его произведениям, всегда тяготеющим к провозглашению определенной политической доктрины и всегда останавливающимся на полпути вследствие врожденной неприязни автора к упрощенной идеологии, и привлекало, и тревожило его читателей. Проблема участия индивида в коллективном действии, одна из центральных в романах Мальро, была предельно близка и мучительна для нью-йоркских художников.

К тому же они нашли в Мальро одного из немногих писателей, которых история и значение изобразительного искусства интересовали не меньше, чем литература. На страницах его книг – устами их персонажей – об искусстве заговорили не только поэты и писатели, но и художники, искусствоведы, арт-дилеры и музейщики. В «Надежде» с необычайной точностью описываются коллизии, терзавшие художников середины тридцатых годов, и проницательные рассуждения Мальро, несомненно, были весьма полезны художникам – его читателям. Уже на первых страницах романа появляется скульптор Лопес, выказывающий живой и острый ум, как только речь заходит об искусстве. Лопес, которому свойственны некоторые черты Сикейроса и Риверы, явно представляет мексиканскую точку зрения на искусство. Обращаясь к скептически настроенному американскому журналисту, он восклицает: