Нью-Йоркская школа и культура ее времени

Так или иначе, но тридцатисемилетний Поллок вспыхнул, как новое сияющее чудо в американском искусстве. <…> В 1944 году Поллок был практически неизвестен. Сейчас его картины находятся в пяти музеях США и в сорока частных коллекциях. <…> На выставке прошлой зимой он продал двенадцать из восемнадцати картин.

Эта краткая история успеха с типично американским указанием числа проданных картин и явным неуважением к художнику как к личности, ярко характеризует новое отношение массмедиа к авангарду, которое заставило многих художников скрежетать зубами от раздражения.

Суини в первых же строках своего вступления к каталогу выставки Поллока 1943 года проницательно заметил, что талант художника неистов, щедр, силен и беспорядочен. Он восхвалял решимость Поллока ввергать себя в пучину и поддерживал его независимость, которую рассматривал как доблесть, подобающую авангардисту. Далее в статье говорилось:

Молодые художники, в особенности американские, слишком заботятся о своей репутации. Слишком часто блюдо остывает, прежде чем его подадут. Нам нужно больше молодых людей, которые пишут, повинуясь внутреннему импульсу, не прислушиваясь к мнению критика или зрителя, – больше живописцев, рискующих испортить холст, лишь бы сказать что-то свое.

В этом смысле последователями Суини были все те, кто хотел создать Нью-Йоркскую школу. В обзоре, помещенном в журнале «Нэйшн» за 27 ноября, Гринберг тоже хвалил дерзость, энергию и силу Поллока, а младший коллега художника, Роберт Мазеруэлл, зимой 1944 года назвал его на страницах «Партизан Ревью» «одной из удач младшего поколения». Выстраивался ряд единомышленников, вскоре пустившийся в общее публичное приключение. Поначалу энергия концентрировалась в галерее Пегги Гуггенхайм, которая не теряла времени, выставляя работы молодых художников, писавших, как и советовал Суини, по воле внутреннего импульса. Нескольких художников Суини представил лично. В следующие несколько лет состоялись персональные выставки Базиотиса, Мазеруэлла, Ротко и Стилла. Суини написал предисловие к каталогу выставки Мазеруэлла, вновь подчеркнув важность процесса: «У него картина рождается не в голове, а на мольберте». Музей современного искусства в Нью-Йорке прозорливо приобрел свою первую вещь Мазеруэлла, а Музей современного искусства в Сан-Франциско под вольнодумным руководством доктора Морли устроил ему еще одну персональную выставку. Так все и началось. Среда внезапно расширилась, охватив уже не только художников, осознававших свою растущую значимость, но и меценатов, критиков, музейщиков и увеличивающееся число aficionados[23].

В конце 1940-х годов Поллок и его жена проводили бо́льшую времени в своем доме в Ист-Хэмптоне, где художник держал ручного ворона. Фото Герберта Маттера (?). Публикуется с разрешения Ли Краснер-Поллок.

Не все художники могли похвастать столь эффективной пропагандой своей работы. Такой представитель старшего поколения авангардистов – во всяком случае, по числу выставок, – как Аршил Горки, никак не мог отделаться от сомнений в успехе, которого, по его мнению, он заслуживал. Хотя одна из его картин попала в нью-йоркский Музей современного искусства еще в 1941 году, произошло это просто потому, что близкие друзья Горки решили ее пожертвовать (как они жертвовали картины и в аналогичный музей в Сан-Франциско). По сведениям Этель Швабахер, за оставшиеся семь лет жизни художника ни один музей больше не купил и не выставил ни одной его картины, а сам он не получал ни грантов, ни премий¹⁰¹. И когда в марте 1945 года в галерее Жюльена Леви у него состоялась первая значительная персональная выставка, к каталогу которой написал известное впоследствии предисловие Бретон, она была встречена холодно. Клемент Гринберг сказал даже, что «для Горки наконец-то нашелся легкий выход»¹⁰², – комментарий вдвойне жестокий, если учесть поддержку художника Бретоном. Жанна Рейналь, близкая приятельница Горки, которая в то время находилась в Сан-Франциско, гневно осудила эту статью и попыталась убедить Горки поехать во Францию, где его работы получили бы высокую оценку. Нью-йоркская художественная среда оказалась жестокой по отношению к Горки, и этот художник, творчество которого заставляло вспомнить о том, что он был участником некогда мощных направлений в европейском изобразительном искусстве, был брошен на произвол судьбы.