Нюансеры

Он действительно слыхал — в табачной лавке приказчик делился новостью с пышногрудой купчихой, заглянувшей взять папиросных гильз. Купчиха ахала, охала, хлопала ресницами. Алексеев ещё отметил, что фанфарон-приказчик вываливает на прилавок такие зубодробительные подробности, какие могут родиться лишь в мозгу, воспалённом страстью.

— Я мимо ехал, когда их грабили. Извозчик решил, что они присягу принимают…

— Присягу? Вы не могли бы…

— Что именно вас интересует?

— Как звали извозчика? Извините, это я зря. Откуда вам знать?

— Действительно, откуда? Его фамилия — Черкасский. Имени не сказал. Фельдфебель в отставке, из кантонистов. Двенадцатый драгунский полк…

— Константин Сергеевич! Вы просто кладезь полезных сведений! Значит, Черкасский, из кантонистов. А почему вы решили, что в банке принимают присягу?

— Это не я, это извозчик так решил. Они руки подняли, в окне было видно. Вот ему и примерещилось…

— Мерин или кобыла?

— Что, простите? В смысле, кто?

— Кто сани тянул: мерин или кобыла?

— Кобыла.

— Масть?

— Гнедая.

— Сколько вы ему заплатили? Три гривенника?

— Два с пятаком.

— Во что был одет извозчик?

— Синий армяк. На заду — складки. Лохматый треух, весь в снегу.

— Полость в санях медвежья?

— Овчина.

— Когда вы ехали, мимо конка не проезжала?

— Проезжала. Возле музыкального училища. Еле разминулись…

— Большое вам спасибо! Вы даже не представляете, как вы нам помогли!

«Нам, — повторил Алексеев. — Кому это — нам?»

— Ну так что, Ашот Каренович? Кобыла, присяга, конка… Перекур на балконе. Ограбление банка. Карты сложились? Кого хороним, кому славу поём?!

— Уже похоронили, Константин Сергеевич.

— Кого?

— Лаврика Иосифа Кондратьевича, правнука Заикиной. При ограблении банка застрелили бедолагу. Совсем молодой был, ещё жить бы да жить…

«Оську жалко, — услышал Алексеев в вое метели, — Осеньку. Пропадёт без меня…»

— Царствие небесное безвинно убиенному, — он перекрестился. — Но кобыла тут при чём? Овчина? Они что, из гроба его поднимут?

Сапожник щелчком отправил окурок за перила, в ночь.

— Холодно, — Ваграмян передёрнул плечами. — Идите в дом, согрейтесь. Водки выпейте, дело хорошее.

— А вы?

— А я к себе пойду. На сегодня шабаш, отдыхаем.

3 «При чём здесь фонарь?»

— Знакома ли вам, милостивые государи, четвертая мужская гимназия?

— Это которая на Марьинской?

— Да.

— Бывший дом баронессы Унгерн-Штенберг?

— Да!

— Где инспектором статский советник Максимович?

— Да!

— Нет, не имеем удовольствия знать.

— А знакома ли вам греческая хлебная за два дома от гимназии?

— Хлебная?

— Да!

— Хлебная Багдасаряна?

— Да!!!

— Ну, кто же не знает хлебную Багдасаряна! М-м, какие там калачи…

Хлеб всегда выигрывает у наук, это подтвердит любой. Сталь же выигрывает у всех, включая золото. Семья Багдасарянов перебралась в губернский город Х из Западной Армении, стенавшей в те годы под железной пятой султана Абдул-Азиза — точнее, под пятами великих визирей Али-паши и Фуад-паши, ибо частые нервные расстройства мешали султану заниматься делами. В честь приезда беженцев переулок Короткий, как шутили бессердечные обыватели, назвали Армянским. От переименования он не стал длиннее — два жалких дома по нечётной стороне — но в «Памятной книжке губернии», в сведениях о численности населения, поминается один мужчина армяно-григорианского вероисповедания, проживавший в городе.

Один?

Канцеляристы ошиблись. Вы же понимаете, что если в городе есть хотя бы один Багдасарян, то он не один? Это могло бы послужить отличным названием для романа господина Жюля Верна: «Багдасарян не должен быть один»!

Шутки шутками, но многие любопытствовали: каким таким чудесным образом Багдасаряны сумели выбраться сперва из горящего Зейтуна, а затем из полыхающего Муша, сохранив имущество, деньги, а главное, величайшую драгоценность — жизнь? Какой добрый гений спас их от кровожадных османов, зверски подавлявших восстания армян? Какая удача привела несчастных в тихую гавань?

Наверное, Бог оглянулся.

Так или иначе, фортуна продолжала сопутствовать Багдасарянам. На новом месте они обустроились без лишних хлопот. Сняли жильё, открыли пекарню, а там, спустя несколько лет, и хлебную. Хлебная вызвала кривотолки: «Почему греческая? Откуда взялись греки?!» «Брат присоветовал, — отмахивался глава семейства. — Велел: пусть будет греческая. Не спорить же с братом?» Действительно, с Багдасаряном приехал его двоюродный брат Ашот Ваграмян — сирота, он еще ребёнком потерял родителей и пригрелся в гнезде старшего родственника.

— Чому? — спросил Багдасаряна сосед, цирюльник Сирко.

— Что — почему? — не понял Багдасарян.

— Ось ты кажеш: не сперечатыся[37] ж iз братом! Чому тобі не можна iз ним сперечатыся? Він же молодший за тебе! Та ще й чобота̀р[38]! Був бы прохвесор, а то чоботар!

Багдасарян пожал плечами:

— Ваня-джан, я с ним никогда не спорю. Может, потому и живой…

— Чому? — упорствовал Сирко.

— Если вода не течёт за тобой — иди за ней.

Цирюльник плюнул и отстал.