Дебютная Офелия в «Гамлете». Восторг критиков. Двадцать ролей за один год. Успех. Любовь публики. Студенты носят любимицу на руках: из театра в гостиницу. Офицеры дежурят у дверей, наперебой стремясь поцеловать ручку примадонне. Есть среди них некий поручик…
Страсть.
Роман, будто спичка на ветру, вспыхивает и гаснет. Удовлетворив тщеславие, поручик обменивается кольцами с другой женщиной. У соперницы нет артистического таланта, зато есть богатое приданое.
Ноябрь восемьдесят первого.
Холод, слякоть, свинцовые небеса.
«Южный край» за 2-е ноября:
«Южный край» за 4-е ноября:
«Южный край» за 11-е ноября:
Изменщик-поручик явился на спектакль с невестой. В антракте после первого акта сумасшедшая Евлалия, доведённая до отчаяния знаками внимания, которые мерзавец оказывал сопернице, заперлась в уборной. Коробок фосфорных спичек. Отломанные головки в стакане воды. Выпить залпом.
Уйти играть второй акт.
В середине акта Кадмина потеряла сознание.
Шесть дней врачи боролись за жизнь актрисы. Шесть дней фосфор разъедал ей внутренности. На седьмой день Евлалия Кадмина скончалась.
Два месяца назад сумасшедшей Евлалии исполнилось двадцать восемь лет.
— Подать ещё чаю?
— Да, с фосфором.
— Что-с?
— Ничего, оговорился. Принесите чаю с сахаром.
— Сию минуту!
Алексеев смотрел в стену. Он нарочно выбрал такой столик в ресторане «Гранд-Отеля», где можно было уставиться в стену, притворившись букой, и думать о своём, не отвлекаясь на яркие типажи посетителей.
Евлалия Кадмина умерла в гостинице «Европейской». Через три года после смерти актрисы гостиницу приобрёл коммерции советник Матвей Кузнецов. Старое название не понравилось Кузнецову, и он назвал гостиницу иначе: «Гранд-Отель».
«Дьявол, — думал Алексеев. — Дьявол прячется в мелочах. Подробности — главное, подробности — Бог. Как узнать, кто скрывается в той или иной мелочи? Дьявол или Бог? Нимб или рога?! Вот, к примеру…»
На кладбище он упал. Уходя от могилы сумасшедшей Евлалии, поскользнулся, сделал неверный, слишком широкий шаг, чуть не порвав себе связки в паху, схватился за ограду могилы Заикиной, но рука, подражая ноге-предательнице, тоже соскользнула с золочёного острия. Алексеев рухнул на колени, плечом врезался в ряд чёрных копий, словно героический воин — в строй врагов. Акробатические кульбиты стоили ему резкой, оглушительной боли. Алексеев вскрикнул, дёрнулся, как в зубоврачебном кресле. Плечо свела судорога, заклинив руку между древками. Чтобы не пораниться об острия, пришлось опереться о надгробную плиту.
Ладонь легла на выбитую в камне фамилию Заикиной.
Когда, охая и кряхтя, Алексеев с трудом поднялся, перчатка была вся в грязи, как если бы он опёрся не о плиту, а прямо о могильный холм, насыпанный по весне после дождя. Чувствуя неясную брезгливость, он сдёрнул перчатку, чуть не вывихнув палец, скомкал, сунул в карман пальто. По счастью, пенсне уцелело — свалилось с носа, но повисло на шнурке. Вернув пенсне на законное место, Алексеев попятился назад, к могиле Кадминой. Поднялся ветер, с памятника актрисы сорвалась снежная пыль, ударила в лицо. Снег набился в рот, у него был странный привкус.