Нюансеры

Фикусов не носит? Чепцов не срывает?

Ну и славно.

4 «Помнишь меня?»

Куда спрятать саквояж?

На перекрёстке, не имея возможности разминуться, отчаянно ругались двое извозчиков. Один на санях, другой на колёсной пролётке — в грязевой каше увязли оба. Ни колёса, ни полозья не могли справиться с весенней, даже можно сказать, внезапно весенней распутицей. Лошади выбивались из сил, но экипажи лишь сдвигались на вершок-другой, тем дело и кончалось. Что же оставалось извозчикам? Только отводить душу, матеря друг дружку от злой досады.

«Нечего с бесами связываться, — подумал Клёст с мрачным злорадством. — Как ни хитри, всё одно боком выйдет!» К извозчикам с недавних пор он испытывал неприязнь. Не завези его один такой в «Астраханскую», может, всё бы иначе обернулось…

Куда, однако, пристроить саквояж? Думай, голова, думай. Вон уже и шапку новую тебе купил… Выбрав место посуше, Миша остановился перевести дух. Напротив, приклеенный на стену дома, висел рекламный листок:

«Волжско-Камский банк: вклады, ссуды, надёжное хранение ценностей».

Ниже красовалось изображение массивного сейфа — символа надёжности.

Клёст хмыкнул.

«Нет, брат, — тут же возразил он себе. — Ты, брат, не хмыкай! Тебе с неба подсказывают, разуй уши!»

Через полчаса Михаил Суходольский уже выходил из Земельного банка, размещенного на одной площади с памятным Волжско-Камским, пряча в карман хрустящую номерную квитанцию на предъявителя с подписью управляющего — и круглый латунный жетон с номером 17 и выбитой на обратной стороне надписью: «Земельный банкъ. Николаевская пл., № 28». Помимо этого, в кармане дремала пачка пятирублёвых ассигнаций, предусмотрительно извлечённая из саквояжа — на расходы.

Деньги, револьвер, жетон, квитанция. На поиски? Нетерпение, змеёй обвившись вокруг сердца, толкало к действиям. Мишины щёки пылали двумя кострами, а ноги готовы были выкидывать заковыристые коленца, если их хозяин немедля не сорвётся с места и не поспешит…

Куда? Где искать проклятого беса?!

Аптека? Фраер с братом — тоже бесом? — помнится, выходили из аптеки на Садово-Куликовской. Живут рядом? Заходят время от времени? Что, если козлобородый провизор знает фраера? Широкими шагами, расплёскивая из-под ботинок жидкую грязь и не замечая этого, Клёст решительно двинулся в нужном направлении. Добропорядочные горожане спешили убраться с его дороги: налетит, с ног сшибёт, скаженый! Глядели вслед…

Увы, направление оказалось не очень-то нужным. Миша вроде бы помнил и улицу, и аптеку — а вот поди ж ты! С полчаса кружил он по району, узнавая то дом, то перекрёсток — вот оно, точно, здесь! Спешил вперёд, на знакомый ориентир — и снова оказывался на другой улице, где отродясь не было никакой аптеки. Спрашивал встречных — те шарахались прочь, указывали бог знает куда, всякий раз в другую сторону. Да и встречные подворачивались такие, что веры у Миши не вызывали. Это про них, христопродавцев окаянных, про эту Садово-Куликовскую улицу, гореть ей в геенне огненной, писал фельетонист Василий Шпилька в «Путеводителе по губернскому городу Х»:

На этой улице евреи с утра до вечера кишат,
А чтоб им было веселее, устроен здесь «Славянский сад».
Цветёт он летом и зимою, шумя еврейскою толпою…

Миша ни минуты не сомневался, кто натравил на него иудино племя. Уж известно, кто! Да что там фельетонисты! Народ зря не скажет, народ сердцем чует: «Не надо и беса, коли жид здеся!» Выручил дворник, честный христианский дворник — тот самый, чьё появление в прошлый раз заставило башибузуков сбежать.

— Аптека, ваше благородие? Так вот же она, рядышком!

И где были Мишины глаза, спрашивается? Бес отвёл? Раз отвёл, значит, верным путём идём?!

— …Помню, но, увы, не имею чести знать. Нет, раньше не видел. Нет, больше не заходили. А у вас, милостивый государь, уж простите, весьма нездоровый румянец. И глаза блестят прескверно. Я бы порекомендовал вам дивную микстурку…

— Я Миша Клёст, бью…

Желание пристрелить провизора вспыхнуло с такой силой, что Клёст еле сдержался. Куда теперь? Всё началось с «Астраханской», может, там и закончится? На круги своя, как говорится?! Плутать не пришлось: Николаевская площадь — не аптека, захочешь, мимо не пройдёшь. Весь на взводе, запыхавшись от быстрой ходьбы, взбежал Михаил Суходольский по ступенькам, рванул на себя дверь…

— Милости просим!

Портье был тот самый: вопросительный знак в поклоне.

— Нумер изволите?

— Не изволю.

Самым аккуратным образом Миша взял шельмеца-портье за пуговицу. Выпрямил, заставил взглянуть себе в лицо.

— Помнишь меня?

— Кот, — бледный как мел, выдохнул портье.

От него разило кислой капустой.

— Какой ещё кот?

— Оцарапал вас. Если вы жаловаться…

— Меня помнишь, это хорошо. А того господина, что со мной в номер заходил, помнишь?

— Как же-с! — торопливо закивал портье. — Как же-с, помним!

— Знаешь его?

— Никак нет-с! Он у нас даже не записывался…