Нюрнберг

Волгин застыл, завороженный, оглушенный, потрясенный. Пожалуй, если бы в эту минуту он лицом к лицу встретился с братом, он не был бы ошеломлен больше, чем сейчас.

Он стоял, не в силах отвести взгляд от прекрасного творения человеческих рук и человеческого духа.

* * *

В то же самое время Вернер, касаясь ладонью влажной стены, двумя уровнями ниже на ощупь двигался по лестнице подземелья.

В глубине подвала горели несколько свечей, но никого не было.

– Вы здесь? – произнес он.

Тишина.

– Я все сделал, – сказал Вернер, обращаясь в пустоту. – Он встретился с женой и дочерью. Я добился…

В арке послышался шорох.

– Ну вот, видите: всего можно добиться, надо только захотеть, – усмехнулся Хельмут, появляясь из темноты. Он убрал с лица полуулыбку и горестно вздохнул: – Да, мне тоже жаль вашу бедную няню, но в ее смерти вы можете винить только себя. Я вас предупреждал…

Адвокат глядел на человека, который за последние месяцы причинил ему столько мук, и на лице его возникло выражение боли и гнева.

Наконец, он произнес:

– Скажите, вам не бывает стыдно?

– Что?

– Неужели вам не стыдно за то, что вы делаете? Неужели вам не стало стыдно после того, что открылось на трибунале?

– Вы верите всему этому вранью?

– Я верю тому, что вижу перед собой!

Хельмут помрачнел.

– Хотите говорить всерьез? Пожалуйста. Вам пора примкнуть к нашему движению, герр Кнюде. Любой честный человек должен поступить именно так, а вы – честный человек, как я вижу. И вы переживаете за свою страну. – Голос Хельмута креп, наливался энергией; черты лица заострились, глаза заблестели. – Да, эти подсудимые – мерзавцы, они использовали нашу любовь к родине. Они предали нас и нашу веру. Но с ними должны разбираться мы, а не какие-то пришлые людишки. Эти иностранцы не имеют права судить Германию! Ни американцы, ни русские, ни англичане – никто из них. Они не имеют права судить меня!..

– Хватит, я не хочу это слушать, – брезгливо отмахнулся Вернер. – Я даже видеть вас больше не могу. Просто отдайте мою дочь.

– Берите в руки оружие и защищайте честь своей страны! – закричал Хельмут.

У Вернера задрожали губы, лицо исказилось. Он опустил руку в карман и принялся шарить внутри.

Тяжело дыша, Хельмут наблюдал за его действиями. Он не удивился, когда увидел перед глазами дуло пистолета, направленное ему в лоб. Он ожидал чего-то подобного.

– Верни Эльзи, или я убью тебя! – завопил Вернер.

Хельмут криво усмехнулся. В следующее мгновение он молниеносным движением выхватил оружие из рук адвоката и швырнул противника на мокрые плиты. Тот шлепнулся, как мешок с трухой. Хельмут придавил его коленом и, склонившись к уху, нежно прошептал:

– Обычно в таких случаях я пользовался молотком.

Он размахнулся и ударил Вернера рукоятью пистолета в висок. Вернер охнул, тело его судорожно дернулось и обмякло. Кровавые брызги стекали по стенам.

Он уже не чувствовал, как Хельмут продолжает методично наносить ему удар за ударом. Перед глазами поплыло, потом вспыхнуло и лопнуло что-то яркое, и этот свет был последним, что увидел Вернер в своей не очень долгой запутанной жизни.

* * *

Волгин услыхал шорох за спиной и обернулся.

Высокий крепкий мужчина шел между колонн храма, отряхивая пальто от пыли. Он не сразу заметил Волгина и замер от неожиданности.

– Прошу прощения, – произнес наконец Хельмут.

– Прошу прощения, – сказал Волгин.

Они вглядывались друг в друга, пытаясь понять, что другой делает в такое время в столь заброшенном месте.

Хельмут опустил руку в карман и нащупал холодный металл. Он только что оттер от крови рукоять пистолета, из-за чего даже был вынужден выбросить носовой платок, сплошь покрывшийся отвратительными бурыми пятнами.

– Любите живопись? – поинтересовался он, кивнув на полуразрушенное изображение святого.

– Это очень красиво.

– Да. Только вот мало что осталось. Вы представить себе не можете, настолько хороша была эта фреска… А теперь она практически погибла.

Хельмут говорил первое, что пришло в голову. Он выгадывал время. С одной стороны, ему чем-то нравился этот человек, снявший шляпу перед алтарным изображением, которое и его, Хельмута, притягивало будто магнитом; на лице человека были написаны умиротворенность и просветление – те чувства, которые постоянно испытывал сам Хельмут, заглядывая в печальные глаза святого. С другой стороны, не в его правилах было доверять случайным встречным.

– Она и сейчас необыкновенна, – сказал Волгин, вновь взглянув на алтарную стену. – Такое не может погибнуть. Восстановят.

– Я уже не верю.

– А я вот начинаю верить.

В интонациях незнакомца Хельмут уловил легкий акцент. Приезжий?

Он подошел еще ближе:

– Надо быть очень сильным, чтобы пережить все то, что пришлось пережить нам, и при этом продолжать верить. Я так понимаю, вы очень сильный человек.