Низвержение

– Итак, слушайте, – обдало теплым взволнованным дыханием, – вы наверняка не знаете, но наше Начальство некоторое время отсутствовало. Да не смотрите вы туда! Вот, держите – так, наверное, будет лучше… Не знаю, что могло такого произойти, но две недели назад мы выходим как обычно на работу, занимаемся своими делами – ну там, знаете, оформление, отчисление и прочее. Неважно. Только мне нужно было к Начальству, как смотрю – в коридоре что-то изменилось, два года все было как прежде, а теперь глаза режет, а что именно – непонятно. Позвала Мари. Она ревет, держится за щеку, приложив платок, ничего сказать не может – вы еще успеете с ней познакомиться – что-то укает, а у самой на щеке отпечаток ладони пылает, словом, разобраться в ситуации тогда было сложно. То так подступлю к Мари, то эдак, расспрашиваю про щеку и вообще про Начальство – ни в какую. Ладно, сказала я себе, узнаю насчет коридора, авось мне чудится только. И знаете, что Мари? Она указывает мне на таблички над дверьми, а сама дура дурой ревет без перерыва и слова не скажет. Смотрю я на табличку над нашим кабинетом и глазам поверить не могу – «Господин П.Н. Ахматов», причем первое не как-то по-хозяйски приписано, а выглядит так, будто все время так и было. Прошлась, значится, по коридорам, а там то же самое и у господина Довлатова – ну, вы его видели, он только с господином Ахматовым разминулся – и у господина Памфлетова, словом, у всех! И буквы так аккуратно выведены, будто так всегда и было! Что самое главное, некому было это сделать, некому! только выходные успели пройти, на выходных Бюро официально не работает, а на новой неделе мы уже под началом… И это с приездом Начальства, с приездом господина Ахматова так, до этого никаких господинов на табличках не было. Спросить я, ясное дело, побоялась, а дело было вот в чем: спустя дня два после обнаружения проделки с табличками я выведала у Мари, что один из наших сотрудников обратился как-то к господину Ахматову без этой самой приставки, не подозревая даже, как это может аукнуться ему в будущем. Начальство, само собой, виду не подало, однако Мари говорит, что таким хмурым наше Начальство давно не было – теперь вы можете наблюдать этого уже бывшего сотрудника в коридоре, который, вон, глядите, вылавливает чуть ли не каждое мгновение, когда Начальство выходит из своего кабинета. Так и сидит теперь в коридоре дни напролет.

И она показала на сгорбленного на полу мужчину с фетровой измятой шляпой в руках, что чутко прислушивался к малейшему шороху в кабинете Ахматова, припадая время от времени лицом к полу в надежде заметить движения теней под полами двери или хотя бы намек на то, что Мари или даже сам господин Ахматов могут показаться в дверном проеме или хотя бы приблизиться к этой самой заветной двери. При более тщательном рассмотрении этот несуразный скрюченный человечек оказался ровно тем самым попутчиком, что как будто возвращался в Бюро и обязал заглянуть к нему, если что-то могло понадобиться. Не понадобилось. Теперь он распластался на полу в жалости и немилости покинутых господ, уже не замечая ни затоптанных перемолотых посетителей, тех самых коридорных, к которым он так боялся себя причислять в вагоне, которые не были готовы еще принять его в свои ряды и утешить, и задушить, но уже готовые вытоптать на его затылке коридорные инициалы – три цифры синим штампом по коже – номер в очереди.

– Только не думайте об этом распространяться! – дернула меня за плечо, затем как будто разгладила невидимые пылинки, что будто бы на мне насорила, а затем продолжила: – И не смейте даже упоминать про…

– Наследника? – закончил я за нее, – вы про наследника?

– Ш-ш-ш! Вы совсем не в своем уме, если в таком месте смеете произносить подобное! Да как вы можете! Чтобы здесь! Н-н-н… Ни за что! Запомните это раз и навсегда. И даже не думайте при господине Ахматове поднимать эту тему! Не смейте!