Низвержение

– Ни разу не обратилась ко мне по имени.

– Перестань. Ты невозможен.

– Хорошо, давай, пошли в салон… Кто там будет?

– Ох… Все те же, только с нами еще Мари будет, ты ее не знаешь.

– Постой, это не та Мари, что работает в Бюро? Такая вот…

Она бросила на меня быстрый взгляд, будто бы заподозрив в паранойе, как это бывает иногда, когда кажется, будто все в мире переплетено, и случайно брошенное сегодня слово как будто может аукнуться спустя неопределенно долгое в ночи время. Я тут же сник… Все те же дурацкие подачки с ее стороны, якобы смотри, сколько внимания тебе уделяю, ты это, как обычно, не ценишь, не видишь, вот другой бы на твоем месте и тэ дэ. Ай! Что и говорить, я действительно замкнулся в себе от всей мишуры. Просто взять и оттолкнуть в сторону барахло дней моих, развернуться и уйти хоть куда, если б было куда. Мне как будто стало безразлично на все те безумно ужасные вещи, что Эль привыкла говорить и продолжала говорить – я уже воистину и не знал, что ей ответить. В какой-то момент ее почти потухшие скучающие глаза обрадовались, по-видимому, наконец найдя то, что искали.

– А вот и Берта, – с облегчением произнесла она.

Эль распростерла свои уставшие объятия навстречу девчонке, подозрительно знакомой и виденной мной ранее, но я не мог припомнить ее лица в точности – я не мог сказать, что это была очередная мимолетная кокетка из числа подружек Эль, но задать вопрос в открытую я так и не посмел.

– Давай, давай-давай ко мне, моя красотка.

– Эльмира! – почти с визгом бросилась Берта к ней на шею.

И быть мне последним в чертовой очереди до конца жизни своей и своих потомков, если я не удивился такому обращению к Эль, ведь ее никто не называл полным именем с тех пор… с каких вообще-либо пор. Нас не представили. Казалось, Берта в тот же миг подстроилась под настроение и шаг Эль, и если последняя не посчитала нужным представиться, значит, так оно и нужно было. В конце концов, в салоне я был всего-то единожды или дважды, и то – в прошлой жизни (это был не я).

– Рассказывай, что Лев опять там приготовил?

– Лев? Очередной      перформанс… Все пытается справиться. У него уже две попытки было, ты знала об этом?

– Правда?! Бедняжка… а по нему не скажешь.

– И не говори.

Кажется, Эль полностью позабыла о моем существовании, и я молча плелся за ними, иногда лишь вглядываясь в проспектные лица в боязни встретить кого-то еще.

– …я устроилась тогда в местной пиццерии, это здесь, недалеко. Вон, смотри, за статуей. Помнишь, там еще раньше «Детский мир» был? Досадно, конечно, его закрыли… На его месте открыли пиццерию, которая тоже особо долго не простояла. Я там работала первое время… И мне не нравилось это место абсолютно всем: мне тогда казалось, что весь человеческий негатив стекается в это место, все без разбору употребляли, курили. Ты же знаешь, что я тоже… Но это другое…

Пятиминутные образы-судороги Мари (между прочим, бухгалтера первой категории, как она представлялась), о которой я почему-то задумался на одно лишь мгновение, смешались в бесконечной череде бутик-парикмахерская-продуктовый-аптека, аптека-алкомаркет-бутик-книжный, которым не было видно конца. Иногда в этом всем попадались музеи мертвых людей, мертвых животных, мертвого искусства. Все это так или иначе упиралось в центральную площадь посреди проспекта. Обязательное наличие каменной статуи Безликого высотой от двух метров, посвященной неизвестно кому за значимые заслуги перед никем. «История запомнит, но не мы», – выгравировано на каменном постаменте для немых зрителей.

– Эль, по секрету, кто еще будет?

– Может, Кот еще придет, если вырвется из Бюро, Мари. Альберт обещал заскочить под вечер, но ты его знаешь.

– А Томас там будет? – сказала она, чуть покраснев.

– Томас? Ах ты крошка…

Ее немелодичный голос давно отучился подыгрывать жизни в том самом смысле, что Эль только и делала, что надрывалась, отхаркивала из самых недр желтой прессы газетные вырезки о городе, о том, что когда-то незаметно существовало и точно так же незаметно ушло. Из-за недомолвок и безликости людей, о которых она рассказывала, я полагал, что все сказанное ею – романтизированный вымысел, в который мы оба не шибко верили. Обрывки случайных историй то и дело всплывали во время нашего короткометражного шествия. Я по крупицам выуживал сугубо личное Эль, которое она так неохотно вырывала с собой, разбавляя откровения всем тем, что не предназначалось для моих ушей, но ей как будто было и все равно.

– Забудь, Эль, забудь, как забываем каждый день о том, где мы с тобой, несчастные, живем.

– Праздник жизни?

– Он самый.

Культурный центр с обоих концов улицы заканчивался, как и подобало всякому беспросветному проспекту, вселенскими водопадами в бездну, точно мы очутились в каком-нибудь из дешевых ресторанов, что попадались нам через раз. К счастью, двери большинства заведений были закрыты, и сентиментальная музыка жрален не могла сбить и без того неровный ритм джаза, под который мы с Эль снова и снова сбрасывались с обрыва, вроде бы и возвращаясь к первоистокам нашей истории.