Низвержение

Она говорила: «Мориц, мы должны зайти туда. Там ты точно еще не был, а я заодно погляжу на… Вон, ты только погляди на него… Мне никогда не нравилось его обращение. Рядом с ним я… Полость… Кажется, это не то место, давай уйдем отсюда… Нет, мне не нравятся вещи в целом… Да и кто тебе сказал, что я занимаюсь потреблядством… Ты можешь сколько угодно отрицать это, но не говори, что тебе не нравится дождь… Сколько на проспекте одиноких… Не думай, что мы будем держаться за руки, как… Полость… Коридорные дети – так ты их называешь… Если бы это не звучало так высокомерно, я бы еще поверила… Они еле держались на ногах… Я пообещала себе больше не ходить туда, и если бы не ты… Ох, давай не будем про Бюро. Ты мне уже мозги проел этим Бюро. Наверное, поэтому тебя и не взяли… Пустышка… Я слышала, что они меняют свои фамилии и даже имена, когда уезжают отсюда… Ты бы хотел стать собой?.. Пустышка… Впрочем, мне понравилось, даже несмотря на то, что про это говорят… Называй это как хочешь, для меня это все равно останется прекрасным… Как глупо, я не думала, что ты такой ханжа… Как же тяжела судьба моралиста… И ты хочешь сказать, что ты никогда бы в жизни… Пустышка… Это какой же я монстр в твоих глаза… Не верю… Если тебе по душе обманывать себя, давай ты не будешь проделывать это и со мной… Проехали… Это просто зависть… Если не брать от жизни все, что она может тебе предложить… Да чем мы вообще тогда отличаемся от… Полость… Кстати говоря, о… У меня была кошка, ее звали… Очень волнительно… Пустышка… Как высокоинтеллектуально, ну да… Он? Да не бери в расчет, мы пересекались с ним лишь однажды после той ночи у Берты. Она, кстати, без ума от него… Мирская или Задорная? Где же это было… Шла по проспекту без надежды на то, что кто-то найдет меня… Знаешь, во сколько меня выставили из дома? Мне было… Надцать… Больше не говори со мной в таком тоне… А помнишь, как… Пустышка… Это было ночью, на Прудах… Пустышка… опять выключили свет, мы добрались почти ползком до постели, пьяные от жизни… Две недели пролетели, будто их и не было… Полость… Три года прошли, как и вся жизнь… Пустышка… Мориц… Пустышка… это было отстойно… Пустышка… Пустышка… Пустышка… Мы прятались, как щенята, друг от друга, захлебывались и прятались… Плацебо… Нет ничего удивительного в том, что все так закончилось. Эта история длилась несколько месяцев, пока кто-то из нас окончательно не выдохся, как мышка. Я ушла первой. Это можно было оттягивать бесконечно, но смысл? Нужна определенная доля решимости, знаешь ли, чтобы разрушить вмиг все, что тебе дорого… Позже я обнаружила, что оставила у него некоторые вещи, и когда вернулась, соседи сказали, что он съехал… Плацебо…»

Теперь нам оставалось окончательно разбиться, чтобы не сойтись наверняка.

– И все же, Эль, почему ты осталась?

– Первое время, как это бывает, мне очень хотелось поехать за тобой. Чудо, что я не сорвалась, иначе это было бы еще большей катастрофой, чем мне тогда и казалось. Ведь и за пределами Города есть жизнь, так ведь? В какой-то момент меня начало затягивать… Я и не почувствовала, пока не оказалась… Ну ты понимаешь. Можешь не смотреть так и не оправдывать меня, я все равно знаю, что ты скажешь. А еще мне оставалось Портной закончить, ты разве не знал?

– И все снова возвращается к Портному. Проклятая фамилия.

– Еще бы, и в этом нет ничего удивительного…

Дурной вкус порождал тысячи забитых птенцов-привычек; дурной вкус – брат-близнец фальши, ядерный коктейль в руках пустышки, если не уметь смешивать (что-либо вообще). Дурным является все, что видимо, все, что висит на столбах, на витринах, на человеческих ушах, развешанных по всему проспекту и не только. Пока мы шатались вдоль полузакрытых бутиков, что со дня на день обещали прикрыть, повсеместно шла активная продажа тел от высокородных икон стиля до подъездного гранжа. Что мы здесь забыли? Что нам делать в Греции?

– Не занудствуй, Мориц. Мы зайдем к ним. Пошли!

– Пожалуйста, Эль, не надо… Только не к ним.

Она все еще делала вид, будто я ни о чем не догадывался.

– Я тебя и не спрашивала.

– Эль…

– Я и без того разрешила тебе пожить недолго у меня в доме, так что будь хорошим мальчиком, – она это договорила, но было видно, что ее мысли все время заняты чем-то или кем-то.

Мы застряли посреди проспекта, как Эль застряла в моей голове, как я застрял в этом городе, и ничто уже не предвещало перемен в нашем совместном мучении друг друга.

– Эль…

– Будь паинькой, – все так же отвлеченно, вглядываясь по сторонам в проспектные лица, точно искала кого-то.

– Эль…

– Мориц, мне сейчас не до тебя…

– Эль, посмотри на меня, пожалуйста. Эль…

Наконец она обратила на меня внимание, вся в нетерпении, какая-то чрезмерно возбужденная, глаза в огне, продолжали искать кого-то даже за моей спиной, так что я понял, что ей действительно не до меня, а мне, в свою очередь, почему-то даже не обидно.

– Эль, ты ведь знаешь, что я к тебе чувствую.

Она не отвечала. Только поджала губы в каком-то немом бешенстве.

– Ты ведь знаешь…

– Да, знаю.

– И тебе все равно?

– Ты все только портишь, мне это надоело.