Низвержение Зверя

– Впервые за долгое время у меня все хорошо в семье, – ответил Сталин. – Ни про тебя, ни про Светлану уже давно не говорят ничего плохого, так что я могу спокойно заниматься государственными делами, не оглядываясь при этом на своих детей. Конечно, остается страх, что однажды тебя собьют, но я понимаю, что точно такой же страх за своих детей испытывают миллионы родителей по всему Советскому Союзу…

Наступила пауза. Сталин прошелся туда-сюда по кабинету, словно собираясь с мыслями.

– Отец! Я знаю, что ты беспокоишься о Якове, – сказал Василий, проявив удивительную проницательность (впрочем, эту способность он тоже унаследовал от отца). – Он с самого начала попал в эти жернова, и мне очень жаль, что так получилось. Думаю, что если бы я сейчас^[16] узнал его получше, мы бы смогли подружиться.

– Да, – эхом отозвался Сталин, отведя взгляд куда-то в сторону, – думаю, сейчас вы бы смогли подружиться. А то, что было между нами раньше – это все наша горячая кавказская кровь. Я грузин, и он грузин. Я был тогда занят своей страной, которую нужно было поднимать из руин, а он, двадцатилетний мальчишка, потерял голову из-за какой-то юбки! – Голос Вождя стал громче. – Стреляться он вздумал, мальчишка! Ну застрелился бы он – и что, чем бы это помогло его жене?

– Глупо это как-то все вышло, – вздохнул Василий, – а еще глупее то, что он попал в плен.

– Яков не сам попал в плен, – ровным тоном сказал Сталин. – Лаврентию удалось выяснить, что он был похищен своими так называемыми сослуживцами и передан представителям германского командования – как говорится, за бочку варенья и корзину печенья. Что с ним сейчас, я не знаю, но недавно мне через Швейцарию передали предложение Гитлера поменять Якова на его любимца Гейдриха. Наверное, хочет слиться с ним в священном экстазе, перед тем как мы окончательно закопаем его Третий Рейх.

– Меняй, – убежденно произнес Василий, – с Гейдрихом или без него – фашизм в любом случае обречен, зато Яков останется жив, а тебя перестанет мучать совесть из-за того, что твой старший сын вырос затравленным волчонком.

– А ты и в самом деле изменился, Василий… – произнес Сталин, пытливо, с прищуром, вглядываясь в лицо сына – ясное и мужественное. – Раньше ты не говорил мне таких слов…

– Да я изменился, – подтвердил тот, – и не только для того, чтобы радовать твою отцовскую гордость тем, что у тебя правильный сын. Знаешь, когда перестаешь пить, через некоторое время организм освобождается от проникшей в него дряни, и тогда начинаешь мыслить четко и ясно. Осознав это, я задумался: почему мы такие какие есть – ангелы и злодеи, кристально честные люди и подлецы, безоглядные стяжатели и святые бессребреники?

– Ну-ка, ну-ка, Василий… – заинтересовался Сталин, – и к какому же выводу ты пришел?

– Все мы – продукты влияния окружающей человеческой среды, – сказал Василий. – Если никаких людей вокруг нет, то взрослые дичают до обезьяноподобного состояния за несколько лет, а дети вырастают подобными Маугли. Но только это не благородные сказочные герои как у Киплинга, а люди-животные, которые бегают на четвереньках, мычат, блеют или гавкают…

– Совершенно с тобой согласен, ведь не зря же сказано, что бытие определяет сознание, – сказал Сталин. – Но хуже всего, когда неправильная человеческая среда формирует таких существ, которые на первый взгляд выглядят как обыкновенные люди, но на самом деле ими не являются. Они грамотно разговаривают, за столом пользуются ножом и вилкой, а для того чтобы погадить, деликатно уединяются в сортире… и в то же время они действуют по жизни только исходя из самых примитивных животных инстинктов: алчности, похоти, мелкой агрессивной злобы, зависти и инстинкта самосохранения. Правда, есть мнение, что одним только воспитанием такие вещи не объяснишь и наследственность в поведении индивидуума тоже играет свою роль…

– Но последнее научно не доказано, – возразил Василий, – принимая постулат воздействия наследственности на поведение без строгих научных доказательств, мы рискуем слишком близко подойти к позиции нацистов, которые все в поведении человека объясняют вопросами крови. Зато противоположный тезис лежит строго в русле марксизма и одновременно, канонического христианства, – голос Василия стал немного насмешливым, – которое учит, что свободная воля дана человеку для того, чтобы он сам мог отличить добро от зла. А тот, кто не сумел этого сделать, тот и не человек вовсе, а, как ты и сказал, человекообразное животное.

Сталин вздохнул и внимательно посмотрел на сына.

– И где же ты, Василий, поднабрался таких премудростей? – спросил он, очень довольный в душе. – Неужели тогда, когда вел воздушные бои с асами люфтваффе в небе над Польшей?

– Забудь о люфтваффе, отец, – отмахнулся тот, – мы с ребятами его съели. Совсем. Во время последнего наступления «мессершмитт» или «юнкерс» в небе было уже не найти, не то что год назад. В основном подбирали с земли всякую дрянь – вроде заблукавших живорезов…

– Погоди… – перебил Сталин, – неужели у немцев совсем не осталось самолетов?