Низвержение Зверя

Поблагодарив брата Себастьяна за беседу, я отошла в сторону, торопливо листая переданную мне брошюру. Мне не терпелось ознакомиться с ее содержимым – настолько, что у меня слегка тряслись руки. Неужели сейчас все встанет на свои места? Что же там такого, в этой книжице с таким невообразимым названием?

Я погружалась в чтение, стараясь вдумчиво вникать в каждое написанное слово. Это было воистину откровением… Все яснее становилось мне, чем мы, католики, являемся для большевистской власти и чем она является для нас. Впрочем, сам факт существования этого места, где орден доминиканцев Римской Католической Церкви тесно взаимодействовал с военными структурами русских большевиков, говорил о многом. И в какой-то момент я поняла, что зря ругала нашего Папу за этот, как мне казалось, противоестественный альянс с большевиками. Рейхсконкордат для католиков был устроен гораздо хуже; более того – все обернулось тем, Германия обратилась в сатанизм… Мне было о чем поразмыслить, но, к сожалению, у меня не имелось возможности обсудить эту тему с тем, с кем я могла бы говорить совершенно откровенно. Что же касается брата Себастьяна, то я как-то интуитивно чувствовала, что с ним вести подобные разговоры преждевременно, если вообще имеет смысл. Наверное, надо спросить, нельзя ли мне уехать в Болгарию к моей сестре Джованне… Ведь она не откажется дать приют мне и моим малышкам.

Но это оказалось не таким простым делом: путь из Мюнхена в Болгарию требовал пересечения нескольких границ, и простой справки об освобождении для этого было недостаточно. Брат Себастьян говорил, что тут требуется подождать, пока рассосутся все простые случаи, которые он сможет решить одним росчерком пера, и только потом дело дойдет до томящихся от неопределенности принцесс утратившего власть Савойского королевского дома. А пока мне следует молиться и размышлять, чем я смогу быть полезной этому новому миру… Я так и сделала.

Шли дни. За это время наш лагерь существенно поменял свой контингент. После того как бои в Мюнхене окончательно отгремели, все те из первого состава, кому было куда идти, разбрелись по домам. Но вместо них из лагеря Дахау, тоже взятого русскими на штык, прислали большое количество освобожденных узников обоих полов. Тут были только гражданские лица, и только из Европы; для своих же граждан, томившихся в нацистских застенках, а также для освобожденных военнопленных у русских имелись отдельные заведения. Что касается прибывшего контингента – вот уж где воистину были живые скелеты… Особенно ужасали дети, которых там держали потому, что их родители оказались врагами Рейха. Все переворачивалось во мне при виде их истощенные тел; глаза их, огромные на бледных заостренных лицах, смотрели с недетской серьезностью.

Не выдержав этого зрелища, я пошла к брату Себастьяну, в одном лице объединявшему административные и духовные функции, и сказала, что как мать и добрая католичка я прошу его располагать моей особой для того, чтобы оказывать заботу об этих детях… лучше всего того же возраста, как мои Отто и Лизхен. Брат Себастьян не отказал мне – и теперь у меня появилось еще десять ребятишек в возрасте от пяти до десяти лет. Со всем пылом своей души, с нежностью и любовью я возилась с ними как с собственными детьми… Помогали мне две девочки – Марта и Урсула, четырнадцати или пятнадцати лет – из той самой группы молодых людей, что вместе со мной была спасена фальшивыми храмовниками от бессмысленной и ужасной гибели. Тихие и исполнительные, они были мне верными помощницами, и я не понимала, за что этих ангельских созданий могли посадить в тюрьму и приговорить к смерти. Расспрашивать их я считала неэтичным, и только терялась в догадках, пока сегодня тайна не раскрылась сама собой…

В наш лагерь на огонек заехало крупное большевистское начальство – очевидно, именно на него и намекал мне в свое время брат Себастьян. Этим начальством оказалась подтянутая женщина-генерал неопределенного возраста. Внешне этой особе с выбеленными для сокрытия седины волосами могло быть и сорок лет, и все шестьдесят, а если заглянуть в серые, будто подернутые пеплом, глаза, то казалось, что ей исполнилось как минимум вечность. Звали эту особу сеньора Нина Антонова, и среди большевистских наград на своей вполне ощутимой груди она носила еще и знак Большого Креста Ордена Святого Гроба Господнего Иерусалимского. Весьма важная и заслуженная особа, высоко оцененная как советским командованием, так и Святым Престолом.